Как приручить сокола

[YoJek]

Название: Как приручить сокола.
Фандом: Marvel
Пейринг: Коулсон/Бартон
Рейтинг: G
Автор:  Йож во фраке
Содержание: по заявке "Клинту жутко не везет в личной жизни. С тех пор, как он стал работать на ЩИТ, ему никак не удается завести ни с кем отношений, потому что все его пассии то внезапно отправляются в долгую коммандировку, то переводятся в другие службы, то дают ему от ворот поворот с невнятными предлогами, а то и просто исчезают из поля зрения по причинам, выяснить которые не позволяет его уровень доступа. В один прекрасный момент директору Фьюри надоедает постоянная текучка кадров вокруг Бартона и он лично приказывает Коулсону решить проблему. Коулсон очень компетентный агент, и может решить любую проблему, даже если сам ее и создал. Даже если до Клинта, как до жирафа, доходит очень медленно."
(лежит тут agent-archer.diary.ru/p178650112.htm)


1.

Фьюри нервно постукивал карандашом по кипе сваленных перед ним бумаг и гипнотизировал глазом висящие над дверью часы. Часы показывали уже пятнадцать минут двенадцатого, а Клинта Бартона по-прежнему не было на рабочем месте. Более того, не было его и перед Фьюри – кающегося, опускающего в пол виноватые глаза и стремящегося загладить свою вину. Нет, опоздания сотрудников вовсе не являются главной насущной проблемой всего ЩИТа – у директора было множество более важных дел – однако сотрудником этим был, на минуточку, Клинт Бартон.
Опоздания Клинта становились всё чаще и не подвергались никакой систематизации. Директор готов был поспорить, что причиной тому не сон – когда Бартон наконец добирался до базы, выглядел он как дворовый мартовский кот, порядком пообтрепанный, с лихорадочно блестящими глазами, и наглости вдвое больше обычного. Фьюри всё-таки чувствовал себя значительно спокойнее, когда Бартон болтался где-то рядом и под надежным присмотром. Потому что когда Фьюри думал о возможных последствиях его приключений в рабочее время вне стен ЩИТа, у него начиналась чесотка. Таких, как Бартон, надо держать при себе и не подавать им даже намека на то, что они свободные люди в свободной стране.
Потому что обычно у таких людей весьма странные представления о свободе.
Фьюри попытался было сосредоточиться на лежащих перед ним отчетах, но бегущие друг за другом буквы никак не хотели складываться в слова, а, сложившись, казались лишенными всякого смысла. Перед глазами у директора стояла картина с прошлого понедельника - он застал Клинта за демонстрацией секретных документов старшему атташе по культуре Бразилии Изабел Лахири. Мисс Лахири прибыла в ЩИТ для консультации по усиленной охране ценного музейного экспоната, а получила карты системы военизированных подразделений под Нью-Джерси. Вызванный на ковёр Бартон оправдывался крайне неубедительно. Если «Да они ей и даром не сдались» вообще можно назвать оправданием.
Нет, Фьюри отнюдь не следил за личной жизнью сотрудников – у директора было множество более важных дел – однако сотрудником этим был Клинт Бартон.
Нет, правда.
Один раз вся база уже подверглась нападению из-за его чрезмерной впечатлительности.
Стрелка доползла до одиннадцати сорока, и Фьюри, кинув карандаш на стол, потянулся к переговорнику.
- Клинт Бартон не появлялся?
- Нет, сэр.
- Ни на одной проходной?
- Ни на одной, сэр.
- Пытались с ним связаться?
- Пытаемся до сих пор, сэр, пока безрезультатно.
Дьявол бы его побрал.
- Как свяжетесь, передайте ему, чтобы немедленно явился ко мне, - зачем-то повторил он уже в третий раз за утро.
- Так точно, сэр, - терпеливо отозвались в динамике.
Фьюри достаточно хорошо знал Клинта, чтобы где-то на этой стадии уже начинать нервничать, ожидая с минуты на минуту сообщений о том, в чем засветился агент ЩИТа на этот раз. В прошлый раз его переправили из полицейского участка на юге Бронкса – лучника вместе с шестью темнокожими взяли за уличную драку. Один Клинт против шестерых здоровенных негров. Ну не браслет же слежения на него вешать, прямо смешно. Агенты ЩИТа обязаны выходить на связь по первому требованию, если только они не находятся в критических обстоятельствах.
Когда кто-то говорил об этом Клинту, он неизменно отвечал "Это были самые критические обстоятельства в моей жизни!".
Динамик снова ожил:
- Сэр, агент Коулсон прибыл с отчетом об операции на Статен-Айленде.
- Пусть поднимается ко мне, - с облегчением отозвался Фьюри. Если и есть на свете что-то, способное заставить Бартона притормозить свой бешеный темп жизни и хоть немного подумать, то это Коулсон. Бог знает, как ему это удается. Клинт неизменно выражает своё мнение в самой доступной форме при любом полученном приказе, но приказы Коулсона он хотя бы исполняет.

Фил Коулсон всегда выглядит безупречно – это аксиома. Правда, у этой безупречности есть несколько стадий. Вошедший через несколько минут к директору Коулсон пребывал в той стадии безупречности, которая свидетельствовала о грузе ответственности, двух бессонных ночах и как минимум одном рукопашном поединке. Над виском темнела свежая царапина, костяшки пальцев сбиты, под кожу въелся порох, но костюм почти не пострадал, неизменный галстук на месте, и даже в таком виде Коулсон выглядел приличнее, чем многие слоняющиеся по базе в мирное время штатские.
Он кивнул Фьюри вежливо и отстраненно. Фьюри мог его понять.
- Сэр, я уже направил отчет по всей форме в электронном виде, а в печатном...
- Забудь. Сядь, - мотнув подбородком в сторону стула, Фьюри приподнялся и взял протянутую ему папку.
Коулсон сел с выражением простой человеческой благодарности на лице.
- Ты только что приехал?
- Меня уже поставили в известность, - кисло улыбнулся Коулсон.
- Ну и где опять шляется твой подопечный? На нем висят три отчета, тестирование стрел нового образца, инструктаж для младших агентов и еще до черта всего. Старк хочет, чтобы он проверил переделанную броню. Беннер хочет, чтобы он вернул ему его карту допуска к архивам НИИ генетики, на кой черт она вообще ему сдалась? Я понимаю, тебе сейчас не до этого, но больше он никого не слушает, ты же знаешь.
На усталом лице куратора отразилось всё, что он думает по поводу такой высокой чести.
- Сэр, я еще пару часов назад был даже не в черте города...
- Да я знаю. Он тебе не...
- Нет, он не соизволил поставить меня в известность насчет своих планов. Последний раз он отчитывался передо мной двое суток назад.
- Что сказал?
- Что ставит под сомнение целесообразность и эффективность его присутствия в числе агентов такой уважаемой и заслуживающей доверие организации.
- Фил.
- "В гробу я видел вашу контору".
Фьюри глубоко вздохнул и потер широкой ладонью широкий лоб.
- Ладно, - сказал он после некоторого молчания, закрывший было глаза Коулсон вздрогнул и заморгал. - Отправь кого-нибудь из ребят к нему на дом.
- Я сам съезжу, - покачал головой куратор, поднимаясь.
- Фил...
- Бросьте, сэр, вы же сами всё знаете. Неизвестно, в каком он состоянии, неизвестно, что он может выкинуть. Меня он хотя бы слушается. Я в порядке.
- Хорошо, но потом чтобы сутки мне на глаза не попадался, - предупредил Фьюри. - Отдохни и не вздумай работать. Если тебе нужна медицинская помощь...
- Нет, сэр.
- И передай ему, что я тоже ставлю под сомнение целесообразность и эффективность его присутствия в числе агентов.


2.

Лифт тихонько тренькнул, сообщая о прибытии на восьмой этаж, от расползшихся в стороны дверей вперед убегала выцветшая ковровая дорожка. Коулсон потер виски и отдал себе мысленный приказ взять себя в руки. Стены чуть-чуть шатались, как будто здание плавилось прямо у него на глазах, в голове что-то отдаленно шумело, ныли полученные в драке синяки, но всё это были мелочи по сравнению с предстоящим. Общаться с Клинтом в периоды его загулов было более чем проблематично - даже для него, не говоря уже об остальных. Как с домашним львом, за которого никто не может поручиться, что в один прекрасный день он не вцепиться своему же хозяину в глотку. Хозяину всегда кажется, что он контролирует зверя – пока не становится уже слишком поздно.
Открыв квартиру копией ключа, которую ему выдал лично Бартон в особо трогательный момент признательности куратору, Коулсон отшатнулся назад от застоялого запаха алкоголя, табака и пота.
Да уж.
Наши лучшие кадры.
Твоя ручная нерешаемая проблема.
Справившись с новым всплеском выжигающей головной боли, Коулсон шагнул в темноту квартиры. Ноздри уловили в общем коктейле запахов сладковатый привкус какой-то травы. Еще лучше. Клинт часто пил и много курил, но до наркотиков вроде бы пока не опускался. Всё это вместе пахло серьезным разбирательством на работе и не менее серьезными последствиями.
Свет был выключен – и в прихожей, и в просматриваемой через открытую дверь спальне. Окна зашторены, дневной свет едва проникает сквозь красные ребристые занавески. В глубине комнаты играет музыка, хриплый голос что-то бормочет под гудящие басы и оглушительные ударные. Сделав первый же шаг, Коулсон запнулся о какой-то моток проводов. В полуметре от него валялась старая зимняя куртка Клинта, чуть дальше темнело что-то совсем уж непонятное. По всему полу стелились обрывки бумаги, в воздух стояло зыбкое марево.
Казалось, кто-то специально собрал в одном месте всё то, что Коулсон на дух не переносил.
Хотя почему "кто-то".
«Welcome to the soldier side,
Where there is no one here but me» - выводил невидимый солист, слова выплывали из спальни и будто зависали в воздухе, почти осязаемые в нездоровой застоялой атмосфере. В висках в такт пульсировала ноющая боль. Куратор осторожно прошел по квартире, заглядывая в комнаты. На кухне запах еще противнее, что-то явно сгнило. Светлый тон апартаментов угадать было невозможно – стол в пятнах и пепле, в блюдце окурки и остатки, кажется, помидора; грязная посуда выпирает из раковины и расползается по столу, на плите - застывшая пена накипи. Бутылки. Целые ряды бутылок. В ванной – гора грязного белья и почему-то рождественский пластмассовый венок с омелой, на кафеле бурые высохшие разводы. Обычно такие остаются, когда смываешь кровь.
Прислонившись к стене, Коулсон закрыл глаза и медленно сосчитал до десяти.
Бартона не взяли в заложники, он не был смертельно ранен, пробиваясь сквозь ряды террористов-боевиков, его не украли для опытов азиатские подпольные хирурги – он просто загулял. Нагло, неприкрыто нахально, бросая эту нахальность в лицо ему, Фьюри, ЩИТу, Америке и всему миру. Облегчение смешивалось с раздражением. Раздражение смешивалось с болью. Боль смешивалась с желанием.
Как всегда.
Когда Коулсон шагнул в спальню, под подошвой что-то хрустнуло. Опустив взгляд, он увидел разбитый стакан, на бежевом ковре рядом темнело расплывчатое пятно. Музыка стала громче, дорогая стерео-система разливалась монотонной песней про крышу в огне. Приглядевшись, Коулсон обнаружил под грудой скрученных на диване пледов босую ногу.
На это зрелище его тело среагировало совершенно неподходящим образом - до боли сжалось сердце.
- Ублюдок, - пробормотал Коулсон, рассердившись то ли на него, то ли на себя. Впрочем, сердиться на него он так и не научился.
Вопреки всему, Клинт оставался большим ребенком, которому никак не удавалось приспособиться к окружающему миру. Он как будто так и не научился контролировать свои действия и приводить их в порядок с общепринятыми стандартами, как ребенку не удается справиться с собственным телом. У Клинта всегда всё как-то слишком, как-то чересчур. Мальчик, играющий во взрослого. Инопланетянин, имитирующий человеческую жизнь.
Клинт взрослый, наглый, самоуверенный, грубый, живой, дерзкий, сильный, отчаянный, опытный – и всё равно Коулсон каждый раз чувствует себя не куратором боевого агента, а воспитателем детского сада.
Впрочем, с учетом его нездорового отношения к подопечному, в воспитателях он бы продержался недолго.
Сняв пиджак и пристроив его на спинку заваленного книгами стула, он расстегнул пуговицы на манжетах, засучил рукава рубашки и чуть ослабил галстук. Рывком распахнул шторы, по глазам полоснул яркий солнечный свет, за спиной раздалось невнятное мычание. Добравшись до ручки, Коулсон открыл окно, впуская в комнату свежий весенний воздух – ветер всколыхнул занавески, поднял с пола мелкие бумажки и захлопнул открытую дверь шкафа. Мычание усилилось. Тупая боль в голове чуть отпустила – городской пейзаж, всего несколько минут назад казавшийся опостылевшим, теперь был просто спасением.
На столе валялся большой розовый медведь, под ним обнаружился телефон Клинта с шестнадцатью непринятыми вызовами и проигрыватель. Обрубив очередное “burn motherfucker”, Коулсон стащил с дивана пледы на пол. Клинт лежал лицом вниз в старых джинсах и красной задравшейся до середины спины футболке.
Клинт лежал лицом вниз и выглядел до неприличия беззащитно с этой своей полуголой спиной.
- Агент Бартон, кто сказал вам, что вы сокол? Вы свинья.
Клинт чуть приподнялся, с заметным трудом повернул голову и посмотрел на куратора. Короткие волосы парадоксальным образом взъерошены, припухлые глаза сощурились от яркого света. Он попытался что-то сказать, но изо рта вырвался только хрип, и Клинт закашлялся, приподнимаясь на локтях. Коулсон уже подбирал подходящие слова, чтобы в полной мере выразить его отношение к ситуации в целом и капитану Бартону в частности, но вдруг почему-то подошел и опустился на диван рядом с Клинтом, вжав того в спинку. Приподнялся, вытащил из-под себя пульт от телевизора и сел обратно.
Бартон был таким горячим, что Коулсон невольно забеспокоился, не подхватил ли он простуду.
Бартон был невыносимо горячим.
- Мне очень стыдно, - прохрипел лучник, отворачиваясь обратно к стене.
- Я надеюсь. Ты нарушил правила и распорядок…
- Плевал я на них, - буркнул Клинт в подушку. – Мне стыдно, что вы застали меня… так. Таким. Послали бы… кого-нибудь.
Послать кого-нибудь другого приводить в чувство загулявшего профессионального агента. Прекрасно.
- Меня не посылали, я сам пришел, - зачем-то сказал Коулсон, крутя в руках пульт. На обратной стороне обнаружилась почти стершаяся наклейка с Халком Хоганом.
- Добро пожаловать, ага. Чувствуйте себя как дома.
- Клинт, что случилось?
Бартон вяло дернул головой и надолго замолчал. Коулсон скользнул взглядом по мускулистым плечам, по узкой оголившейся талии, потом заставил себя отвести глаза и уставился на плюшевого медведя. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у медведя не хватает одной лапы.
«Надо, наверно, встряхнуть его как следует и отправить в ЩИТ к Фьюри, - в заторможенном сознании мысли ползли как стадо ахатин. – Или плюнуть на всё и поехать домой, пусть посылают кого-нибудь другого, он не опасен…» Привычная решительность отступила под гнетом бессонных ночей, литров кофе, постоянных выбросов адреналина в кровь и тепла от тела Бартона. Тело было обжигающим и твердым. Воплощение жизни и энергии. Даже сейчас, даже здесь Клинт был живее, чем все остальные вместе взятые. Самодисциплина еще держала Коулсона от того, чтобы не сдаться этому теплу и усталости и не заснуть прямо тут, но ни двигаться, ни говорить, ни даже думать ему не хотелось. Большая часть его уже склонялась к мысли, что ничего из этого не имеет ровным счетом никакого значения.
Тепло от поясницы расползалось по всему телу.
Если закрыть глаза, то этот момент можно будет назвать самым уютным и домашним моментом за последние несколько лет его жизни.
- Я почти влюбился, - нарушил тишину Бартон, и зависающий Коулсон даже не сразу вспомнил, что он спрашивал. Вспомнив, подавил вздох. Опять разбитое сердце.
Клинту катастрофически не везло в личной жизни. Он не выглядел как человек, ищущий серьезных отношений, но им неизменно руководила трогательная потребность найти кого-то более-менее надежного – кого-то, кого он мог бы поставить в своем личном мире на место хотя бы временного спутника. Эта не вяжущаяся с его образом деталь характера всегда искренне удивляла Коулсона. Он даже не верил, пока не удостоверился сам, что на все кажущиеся мимолетными увлечения Клинтом поначалу всерьез возлагались наивные надежды на длительность и надежность. Со стороны Бартон выглядел легкомысленнее Казановы, начиная каждый месяц, если не каждую неделю, с нового имени. Ему просто не везло, причем не везло капитально.
Кто там был в этот раз? Знойная ослепительная бразильянка на госслужбе? До Лахири Клинт спал с какой-то рыжеволосой кудрявой секретаршей с дурацким именем из отдела связей с общественностью, и секретарша успела поставить об этом в известность всех без исключения, прежде чем её перевели на другую базу за три тысячи километров. До секретарши Клинт встречался с профессиональным иллюзионистом, приглашенным в качестве консультанта по запутанному делу, связанному с ограблением банка. Иллюзионист оказался слишком коварным даже для фокусника – смылся чуть ли не со всеми сбережениями Клинта. Выведать всю необходимую информацию для него, гипнотизера и псевдотелепата, не составило никакого труда. Бартона учили защитным методикам воздействия, всех агентов учат, но он ему доверял. Доверие – ключ от любых ментальных стен. Заставьте человека вам доверять – и бродите по его голове беспрепятственно, будь он хоть обученный от проникновения во сны миллионер, хоть сам Джеймс Бонд. Помимо номеров кредиток и банковских счетов у Клинта в голове была еще масса другой информации, утеря которой грозила бы уже не только ему, но и стране в целом. Коулсон тогда взял на себя смелость не рассказывать об инциденте Фьюри. Страшно было даже представить, что он сделал бы с Бартоном.
Клинт обжигался, обижался, зарекался и вновь увлекался. Ему, одиночке по натуре, словно внезапно стало страшно в своем абсолютном одиночестве. Немало этому способствовала работа – сколько бы ни говорили про неуязвимость и отсутствие привязанностей, кто-то должен символизировать спасаемое человечество, к кому-то надо возвращаться домой.
Коулсон еще раз окинул взглядом захламленную комнату.
У Клинта нет даже собаки.
- И где она теперь?
- Понятия не имею, - отозвался из подушки Бартон. – Подозреваю, что у мужа.
- Ты не знал, что она замужем?
- Сэр, при всем уважении…
- Ты не проявляешь никакого уважения, - призвав на помощь к предсказуемой вспышке ревнивого раздражения все оставшиеся силы, Коулсон встал с дивана. – Ты валяешься кверху задницей и ноешь, нарушая протокол, субординацию и свои прямые обязанности. Ты по-прежнему числишься в штате боевых агентов, и, что бы ни происходило в твоей личной жизни, это не повод игнорировать свои обязанности!
Клинт кое-как повернулся и неверяще посмотрел на Коулсона. Убедившись, что тот не шутит, он кряхтя поднялся на колени и сполз с дивана. Выпрямился, покачнувшись. В прозрачных витках дыма, подсвеченных солнцем, он выглядел странно нереально – силуэт на полароиде, кадр из бюджетного арт-хаусного кино. Скула отливает синим, футболка спереди порвана. Видимо, снова ввязался в драку. Как мальчишка.
Коулсону хотелось уложить его обратно на диван, прикрыть пледом, положить руку на лоб и сказать ему «Спи». Или отвести в ванну, поставить под воду и смыть всю грязь, всю усталость, все разочарования, а потом уже уложить на диван, или увезти к себе домой, на свою кровать – и сказать «Спи».
Или не говорить.
Забавно, что почти вся жизнь Коулсона состояла из действий прямо противоположных его желаниям.
- Агент Бартон.
- Да, сэр, - выдавил Клинт, которому от вертикального положения, кажется, стало только хуже. Коулсон стоял между ним и окном, его черная тень перекрывала нижнюю половину лучника. Тот поднял руку, пытаясь заслониться от безжалостного солнца и увидеть лицо куратора.
- Приведите себя в порядок. Через час будьте любезны отчитаться перед директором Фьюри и извиниться за своё поведение.
- Есть, сэр.
Повернувшись, Клинт побрел в сторону ванной и умудрился запнуться три раза еще до выхода в коридор. Выглядел он как брошенный на улице щенок, которого прогнали под дождь из очередной подворотни. Интересно, если он поможет ему дойти до ванной, это будет нарушением субординации?
Если он поможет ему раздеться?
Как может быть такой деструктивный элемент быть настолько желанным для его четко структурированного сознания?
Из ванны раздался стук упавшего контейнера для грязного белья и смачный мат Бартона – видимо, контейнер упал на ногу. Вода зашумела одновременно с ожившим в кармане Коулсона телефоном.
- Сэр?
- Скажи мне честно, насколько всё плохо? – без предисловий поинтересовался Фьюри.
- Ну… - Коулсон окинул взглядом комнату и поднял глаза на люстру. На плафоне висел хлыст и черная ковбойская шляпа. Боже праведный, откуда у Клинта в доме хлыст?..
- Ясно, - мрачно отозвался директор. – Фил. С этим надо что-то делать.
- Согласен, - Коулсон отвернулся и облокотился о подоконник, высовываясь наружу. Снаружи были гармония и порядок городской суеты, гудки машин долетали даже до восьмого этажа.
- Вот ты этим и займись.
- Да, сэр… Подождите, что?
- Я сказал, агент Коулсон, разберитесь с личной жизнью своего подопечного, если он не в состоянии сделать это сам, - повысил голос Фьюри. – Мне надоел этот балаган, мне надоело бояться за сохранность секретных данных, агентов, всей базы и меня самого, в конце концов.
Всей базы, всей Америки и всего мира. Да, теоретически Клинт был способен и на такое.
- Подождите, сэр, вы серьезно предлагаете мне найти Бартону кого-нибудь, кто…
- Кто был бы надежным и проверенным, кто смог бы контролировать его, кого он стал бы слушаться. Кого-то, к кому он привязался бы настолько, что ему больше не понадобится искать кого-то другого. Кому не надо будет выведывать у него секретную информацию или переманивать на сторону, чьё влияние на него было бы не в ущерб его работе. Кого-то, кто смог бы при случае чего постоять за себя, не подставить его под удар и не ставить его перед выбором. Я понятия не имею, существует ли такой человек в природе, но если он есть – тебе надо его найти. Вряд ли кому-то другому удастся это сделать.
Коулсон невидящим взглядом уставился на бледный журавлиный силуэт портового крана у горизонта.
Может быть, это всё галлюцинация от усталости и отсутствия сна.
Может быть, ему всё это просто послышалось.
- Коулсон?
- Да, сэр. Я понял, сэр.
Телефон сложился с легким щелчком, Коулсон сунул его в карман и машинально поправил галстук.
Что ж.


3.

В ресторане было светло и людно, живой оркестр на небольшой угловой сцене играл ненавязчивый джаз. Люди звенели столовыми приборами, разговоры складывались в неразборчивое бормотание. Клинт явно чувствовал себя неуютно, однако люстры, пальмы и смуглого саксофониста рассматривал с изрядной долей любопытства.
- Напомните еще раз, что мы тут делаем? – отвернувшись от оркестра, поинтересовался он с напускной беззаботностью.
Два дня назад, когда Клинт привел себя в более-менее божеский вид, Коулсон довез его до базы и, ответив решительным отказом на просьбы Бартона подняться с ним, отправился домой отсыпаться. Правда, заснуть удалось далеко не сразу. Коулсон сильно удивился бы, если бы удалось. Слишком долго он пытался стереть личные эмоции профессионализмом, чтобы в одночасье успокоиться, получив подобное задание. Практически официально оформленный приказ от вышестоящих инстанций.
Сводничество. Прекрасно. Лучше не придумаешь.
Карьера состоялась.
Коулсон перезвонил Фьюри и поинтересовался, не будет ли страшно, если под руку попадутся агенты из ЩИТа. Директор ответил, что ради спокойствия Клинта и всех остальных он при необходимости сам готов залезть к нему в постель, лишь бы это сработало. Иначе говоря, к черту запрет о внеслужебных отношениях.
Коулсону просто выдали карт-бланш на то, от чего он безуспешно пытался избавиться – правда, пытался без особого энтузиазма. Вариант «найти Клинту кого-нибудь другого» был отметен сразу, решительно и с некой долей отчаянной наглости. Сознание оправдывало это жалким «никого лучше ты всё равно не найдешь».
Никто другой не выдержит Клинта.
Клинт не выдержит никого другого.
Фьюри хочет кого-то, кто смог бы контролировать Клинта? Фьюри его получит.
- Когда вы последний раз были в хорошем ресторане, Бартон? – ответил вопросом на вопрос Коулсон, стараясь, чтобы это прозвучало как можно нейтральнее. Клинту и без того было некомфортно, надо было успокаивать его на подсознательном уровне – взглядом, позой, интонациями. В голосе металось слово «приручать», отдававшееся тугой тяжестью в низ живота.
Общаться с Клинтом было тепло и спокойно.
Общаться с Клинтом было как ходить по канату.
- Два с половиной месяца назад, - ответил Клинт, крутя в пальцах ножку бокала с аперитивом. – С этим наркодиллером, Конелли. Операция «Разгром». Вы же меня и курировали.
- Я имею в виду, вне работы.
- А зачем? – выполнив норму по рассматриванию обстановки, Бартон больше не поднимал глаз от бутылочки с оливковым маслом.
- А зачем тут все эти люди?
- Вот мне тоже всегда было интересно. Ну не есть же они сюда приходят, в этих нарядах, платьях, костюмах, галстуках… Я уже не помню когда последний раз надевал рубашку – я имею в виду, для себя, не по работе. А сейчас мне кажется, что на меня все пялятся из-за того, что я без пиджака.
- У нормальных людей поход в ресторан – это способ проведения досуга.
- Нормальные люди не стреляют из лука по террористам, не летают на гигантской платформе с пропеллером и не пьют на спор со скандинавским богом, - скривился Бартон. – И потом, что это за досуг такой – притворяться, что ты пришел поесть? Я понимаю театр, концерт там, даже музей могу понять. Но сидеть, разговаривать с теми же, кого ты и так видишь каждый день? Ждать час, пока тебе принесут какую-нибудь дорогостоящую козявку под соусом? Делать вид, что действительно чувствуешь её вкус? Нет, сэр, я могу сколько угодно делать это на операциях на благо родины, но это совсем не моё.
Рыжеволосый официант с ловкостью ниндзя выставил перед ними заказанные блюда и растворился в воздухе. При выборе Клинт только махнул рукой, и Коулсон сделал заказ за него – стейк в винном соусе, мясо по-французски с шампиньонами под пармезаном. Себе попросил то же самое, мысли были заняты другим.
- Ладно, эта штука не заслуживает, чтобы её называли «козявкой», - признал Клинт, критически осмотрев тарелку. Манящий острый запах мяса медленно расплывался вокруг. – Спасибо.
- На здоровье. Послушай, я хочу с тобой поговорить.
- Оу. Ненавижу эту фразу. Обычно ничего хорошего за ней не следует. Когда хотят просто поговорить, об этом не предупреждают, а говорят сразу. Дайте угадаю – Фьюри надоело моё поведение и меня переводят в какой-нибудь заштатный отдел на бумажную работу?
- Клинт, тебе надо определяться – либо ты достаточно дерзок, чтобы нарушать правила и не обращать внимания на последствия и реакцию, либо ты добропорядочен и послушен и пожинаешь плоды такого поведения. А то ты дерзок, когда речь идет о нарушении, а на ковре каждый раз выглядишь как нашкодивший ребенком перед строгими родителями. Как начитавшийся Уэлша подросток, который решил быть бунтарем, не обладая должной толстокожестью.
- Да мне всё равно, что обо мне подумают, - раздраженно мотнул головой Бартон. - Просто…
- Что?
Клинт нерешительно посмотрел на Коулсона, и тот вдруг почувствовал, что что-то есть, здесь, сейчас, в эту самую секунду – что-то метнулось через стол и мягко толкнуло его в грудь. «Не скажет» - решил Коулсон, боясь, как бы его не выдали глаза. Клинт чуток к подобным проявлениям. Гораздо более восприимчив к мимике и жестам, нежели к словам.
- Я сам толком не знаю, - помолчав, всё-таки заговорил Бартон, смотря куратору за спину. – Этот ребенок… Только вы его видите. Я знаю, потому что я действительно себя так чувствую с вами. Вы вызываете уважение. Не то уважение, которое заслуженное и раздутое, а… подсознательно как-то. Доверие. Желание слушаться приказов. Наверно, вы просто очень профессиональный руководитель.
- Это не мешает тебе вести себя со мной как порядочный засранец.
На этот раз Клинт усмехнулся уже веселее, в глазах вспыхнули знакомые искорки.
- Издержки характера. Ладно, раз уж сказал… если честно, это мешает. Я привык, что мне всё равно, мне не нравится чувствовать себя таким уязвимым. По крайней мере, я могу вам доверять. Мне правда плевать на Фьюри и остальных, в конце концов, это моя жизнь, и я не хочу тратить её, оглядываясь на окружающих.
- Это твоя жизнь ровно до тех пор, пока ты не начинаешь смешивать личное и профессиональное, - подождав, пока Клинт соберется отвечать, Коулсон добавил тоном ниже, кидая пробный шар. – Если только ты не придумаешь, как их органично совместить.
- Я не запарывал еще ни одной операции и исправно исполняю свои обязанности, - упрямо буркнул Клинт, шар со свистом пролетел мимо. - Если вы хотите уволить меня за два-три опоздания – увольняйте.
- А секретные документы?
- Она всё равно чуть не заснула, пока их смотрела, - фыркнул Бартон. – Бросьте, это же хлам. Неужели вы действительно думаете, что я мог бы сдать что-то реально важное?
Коулсон сжал пальцами виски.
- Клинт… Если руководство присвоило конкретному документу статус секретного, его реальная важность уже не имеет никакого значения, потому что статус секретного подразумевает его секретность! Ты знаешь, что такое секретность, Клинт?
Бартон смотрел исподлобья, прочитать удивительного цвета глаза было невозможно. Коулсон мысленно приказал себе сбавить обороты и наконец обратить внимание на стоящую перед ним тарелку.
- Ладно, допустим, до сих пор нам везло. Тебе везло. А если в следующий раз на тебя выйдет кто-то, заинтересованный в получении этих данных?
- Ну я же всё-таки не такой идиот, каким кажусь…
- Ты можешь ничего про него не знать. Профессионалы умеют втираться в доверие, там сам должен это понимать лучше меня. Представь, если в определенных кругах о тебе пойдет слава как о легком способе достать секретную информацию посредством… эмоциональной привязанности?
Черт. Вот это было лишнее. Клинт сжался и выставил вперед локти, закрываясь.
- Ближе к делу, Коулсон. Что вы от меня хотите? Чтобы я прекратил свои поиски вечной любви и посвятил всё свободное время вышиванию и макраме?
- Чтобы ты осторожнее выбирал объекты своей привязанности. Чтобы ты подумал и смог бы сформулировать хотя бы для себя, что конкретно ты ищешь, кто на самом деле тебе нужен.
- «Выбирал»? – сощурился Клинт, еще один шар улетел в небытие. – «Объекты»? Нет, серьезно? Сэр, я не знаю, как вы строите отношения, но у меня это происходит весьма спонтанно. Я просто понимаю, что я хочу сблизиться с этим вот конкретным человеком, я хочу общаться с ним, хочу видеть его, слышать его, заниматься с ним сексом, в конце концов.Вы предлагаете мне собирать досье на каждого, кто мне понравится? Прогонять его по базам данных? Смотреть, не стоит ли он на учете в Интерполе?
- Клинт…
- Нет, подождите, а вы как делаете? – перебил его лучник, внезапно наклоняясь вперед через стол. – Вы сами как поступаете? Выбираете, в кого влюбиться?
Вот тут Коулсон дал слабину – посмотрел на Клинта в упор, открыл рот, но почему-то так ничего и не сказал. Правильным было бы что-нибудь вроде «Я контролирую свои чувства в достаточной степени, чтобы подходить к отношениям с умом и чтобы они не мешали работе». Правдой было бы «С момента моего поступления на службу в ЩИТ у меня не было никаких отношений».
Угадай из-за кого. Ха-ха.
Это должно было быть их свиданием. Первым свиданием. Личные отношения Клинта должны были быть поводом для разговора о его личной жизни.
- Я так и знал, что вам нечего будет сказать, - Клинт стал печально водить по тарелке нанизанным на вилку шампиньоном. - Знаете, а как вам такой вариант – каждый раз я буду называть вам очередного «объекта», а вы будете одобрять или запрещать, а?
- Очень смешно.
- Вы хотите, чтобы я научился контролировать свои эмоции?
- Вряд ли у тебя это получится. Скорее чтобы ты нашел кого-то, кто смог бы делать это за тебя. Кто знал бы тебя не хуже, чем ты сам себя знаешь. Кто мог бы предугадывать твои действия, кому ты действительно был бы дороже всех прошлых увлечений и кто не бросил бы тебя ни спустя неделю, ни спустя месяц, ни спустя год и даже спустя несколько лет.
Один ли это был огромный шар или несколько шаров поменьше – все они улетели вослед предыдущим, плавно обогнув Клинта по касательной.
- Несколько лет… Мои самые долгие отношения длились семь месяцев. Я чуть не женился.
- И что случилось?
Коулсон сам прекрасно знал, что случилось. Её отравил за день до свадьбы один очень влиятельный человек, не добившийся от неё сексуальной благосклонности. Коулсон ненавидел себя за то, что был в какой-то степени рад этому. Человека потом убили в уличной перестрелки. Наташа рассказывала, что Клинт лично пришел на похороны и простоял два часа под дождем, не сводя глаз с закрытого черным балдахином гроба.
Вроде бы у неё были светлые волосы и веснушки, вроде бы она вся была в этих веснушках, даже руки.
- Её убили, - коротко ответил Бартон, давая понять, что развивать тему ему не хочется.
«Сочувствую» было бы самым большим лицемерием из возможных, поэтому Коулсон просто наклонился ближе и понизил голос:
- Агенты боятся привязываться к кому бы то ни было, потому что у нас под ногами нет твердой почвы, как у большинства остальных людей. Потому что у нас нет будущего, завтра мы можем быть дома, можем быть на другом конце земли, а можем и не быть уже нигде, если не повезет. Это естественно для любого, кто думает не только о себе.
- Бросьте, все знают, что я эгоист.
- Нет, Клинт, ты совсем не эгоист. Просто подумай, что есть люди, которые могут постоять за себя. Которые живут такой же жизнью.
- Веселая получится парочка, - усмехнулся Клинт, очередной шар улетел мимо цели с почти слышным свистом. – Один на одном конце земли, другой на другом, видятся раз в год, столкнувшись во время погони за двумя разными преступниками. Съемка рапидом и поцелуй на лету.
- Если вы не работаете вместе, - пошел ва-банк Коулсон. Клинт поднял удивленные глаза:
- Вы про Наташу, сэр? Нет, она прекрасный друг и замечательный напарник, но в интимном плане слишком любит всё контролировать.
- Ты не любишь, когда тебе связывают руки?
- Я не воспринимаю это от женщины.
Коулсон затаил дыхание. Почему нельзя передать всё взглядом, как-нибудь телепатически, без лишних слов, на уровне эмоций? Клинт был слишком близко – и физически, и морально, и Коулсон чувствовал себя так, как будто его накрывают одна за другой невидимые невесомые теплые волны, и его крутит, тащит, утаскивает куда-то вглубь, откуда всё труднее выбираться на воздух.
- А от мужчины?
- Если он имеет на это право.
Это уже не просто волна, это целый девятый вал.
Коулсону показалось, что вот он, его удачный бросок – но тут рядом возник официант, Клинт отвел глаза, и магия рассыпалась, оставив его оглушенного и уязвимого на целом поле дорогого ресторана с разговаривающими, жующими, глотающими и лязгающими приборами о тарелки людьми.
Открыв бутылку портвейна, официант наполнил бокалы под двумя молчаливыми взглядами. Когда он ушел, Коулсон взял бокал и отсалютовал:
- За твоё личное счастье.
Клинт недоверчиво посмотрел на него и криво усмехнулся.
- Если бы я не знал вас, решил бы, что это свидание. Ресторан, вино, свечки эти…
- Тебя пугает такая перспектива?
Клинт закатил глаза и отмахнулся. Значит, показалось. Значит, снова мимо.
Кажется, это будет сложнее, чем он предполагал.


4.

Спустя неделю тщательно продуманных действий Коулсон подвел промежуточные итоги.
Удачи. Чего-то он всё же добился. Клинт стал разговорчивее – в смысле настоящих разговоров, а не его привычной бессмысленной раздражающей всех болтовни; чаще улыбался – в смысле настоящей улыбки, а не гримасы «да, я такой, и что?». В беседах перескакивал с темы на тему, бросал предложения, хватался за новые, что-то спрашивал и продолжал говорить, не дожидаясь ответа. Кажется, никто раньше не слушал его так долго, терпеливо и внимательно, никто не интересовался подробностями его жизни просто так, из человеческого любопытства, а не для заполнения форм личного дела в графах «персональные характеристики». Темы варьировались от детских переживаний до деталей боевых операций. Клинт открывался медленно, шаг за шагом – сначала недоверчиво, словно боялся сказать что-то лишнее. Может быть, боялся слишком привязаться. Может быть, потом понял, что доверие перевешивает подозрительность, или поверил в свои силы оставаться независимым. Факт оставался фактом – через день вечером Клинт зашел к нему в офис и с нарочитой беззаботностью предложил сходить поужинать. Коулсон приказал себе не придавать этому особого значения и не радоваться раньше времени – обычное дело, поужинать после работы.
Но черт побери, Клинт предложил сам.
Сам.
Неудачи. Свою проблему он сформулировал довольно быстро: Клинт воспринимал его как начальника, которому с какого-то перепугу захотелось сблизиться с подчиненным. Под этим градусом никакие другие плоскости его личности не воспринимались в принципе, и это здорово мешало. Если бы Коулсон знал об этом раньше, он бы не был столь осторожен во фразах и взглядах – Клинт всё равно ничего не замечал.
Он хотел было пойти в более культурное заведение, но Бартон безапелляционно потащил его в японский ресторан и заказал ему двойную порцию собу ясай яки.
- Один мой знакомый однажды сказал, что я – самый невозможный ублюдок из всех, кого он когда-либо встречал, - поведал ему Клинт после оживленного рассказа о гениальных махинациях с банкоматами, наматывая удон на палочки.
- Не могу не согласиться.
- А потом он нагнул меня на своем столе, зажал рот и отымел так, что его секретарша потом хихикала, глядя на мою походку.
- И в этом тоже, - среагировал Коулсон раньше, чем понял, что сказал. Внутри всё сжалось то ли от страха, то ли от предвкушения – это был уже не шар, это была абсолютная капитуляция. Однако Клинт то ли не услышал, то ли не придал должного значения, и продолжил как ни в чем не бывало:
- Она была сволочью, эта секретарша. Всё безуспешно пыталась его совратить. А потом просекла про меня и попыталась совратить меня. Её даже было в чем-то жаль, хотя она была ничего так, пробовалась то ли в модели, то ли в актрисы…
После этого Коулсон стал думать, как проявить свою реальность и разбудить в лучнике хоть каплю человеческого восприятия, которое выходило бы за рамки «ты человек, я человек, она человек, а это просто мой босс». Минус работы агента был в том, что они исполняли уже все возможные роли, и, что бы он ни придумал, всё уляжется в устоявшийся шаблон. Пока Клинт будет видеть Коулсона, он будет видеть только того Коулсона, которого знает, и никого больше.
Поэтому он позвонил Наташе.
Та уже три недели исполняла роль танцовщицы кабаре по прозвищу Sweet Pea в полукриминальном заведении, куда имел привычку заходить один широко известный в узких кругах поставщик нелегального оружия, падкий на рыжеволосых сильных девушек. Звучащая на фоне зажигательная ламбада почти перекрыла голос Наташи.
- Что у вас там? – крикнул он. Наташа что-то прокричала в ответ, потом музыка значительно стихла – видимо, ушла в другую комнату.
- Репетируем. Вечером ожидают крупное собрание, Ситвелл и так весь на нервах, а к нему еще приписали какого-то агента из местных, мастер выводить из себя. Они меня по внутреннему коммуникатору чуть ли не каждые десять минут дергали, пришлось отключить их канал. Вы по этому поводу?
- Не совсем. То есть совсем не по этому, - Коулсон вдруг растерялся, представив, как его вопрос будет звучать для занятого агента при исполнении. Растерянность была для него чувством непривычным и от того крайне неприятным.
- Боже мой, сэр, я впервые слышу в вашем голосе нерешительность. Это, если честно, пугает. Что-то случилось?
- Скажи мне… что любит Клинт?
Он ожидал недоуменной паузы или язвительных уточнений, но Наташа среагировала моментально и на удивление радостно:
- О, поздравляю!
- С чем?..
- Он любит, когда его кусают за шею. И царапают кожу. И вообще, оставьте на нем как можно больше отметок, он это…
- Наташа! – одернул её Коулсон, не давая словам визуализироваться и значительно снизить его способность к адекватному мышлению и формулированию.
- Что? – по тону Наташи было совершенно непонятно, шутит она или говорит серьезно.
- При чем здесь это?
- А… Я думала, остальное вам и так известно из его личного дела. Я даже не удивилась бы, окажись там и эта информация.
- Агент Романова…
- Я поняла, поняла, - она помолчала, словно прикидывая, говорить или нет. – «Basher Tarr». Местечко в районе Ньюкерк-авеню, на тридцать первой улице. Каждое нечетную субботу там собираются байкеры. Стритрейсеры и любители мотофристайла.
- Этого в личном деле нет, - признал Коулсон.
- Я надеюсь, что и не будет, иначе Клинт меня потом съест. Еще я надеюсь, что вам действительно это нужно, потому что это его последний рубеж. Да, учтите, что некоторые из присутствующих там не в ладах с законом, поэтому со стороны туда попасть трудно. Минуту… - трубка уткнулась в ткань, Наташа прижала телефон к груди. Издалека долетели глухие слова: - Я сейчас, сейчас, это Микки... Да, никак не отстанет… Ты же знаешь, что я не могу так… нет, спасибо. Спасибо, я разберусь сама. Да.
Выждав еще несколько секунд, она заговорила в телефон на тон тише:
- Запомните имя – Серена Коган. Она может быть вам полезна. Это вы тоже вряд ли узнаете от кого-то другого.
- Спасибо, - искренне сказал Коулсон. – Если честно, я слегка удивлен…
- Что выдала всё без лишних вопросов? Если бы дело касалось работы, вы бы искали эту информацию по другим каналам и уж точно не стали бы звонить мне при исполнении. Если бы дело касалось работы, я бы вам ни слова не сказала, уж поверьте.
Наташа поняла.
- Коулсон?
- Да?
- Ему никогда не говорили, что он красивый.
Коулсон замер с открытым ртом. В голове вдруг ничего не осталась, гулкая пустота разлилась от макушки по всему телу. От одного простого предложения внутри как будто всё переместилось и установилось обратно не на свои места. Наташа, чья интуиция давно стала притчей во языцех, молчала.
Наташа всегда всё понимала.
- В каком… - начал было Коулсон, но осекся, поняв, что мыслей в голове не осталось. - То есть… У него же было столько…
- Для большинства женщин он мускулистый член на ножках. Для большинства мужчин тоже. Фил, он… Он как щенок, тычется под разные ладони – подставленные или просто опущенные. Люди идут мимо, кому-то захотелось погладить щенка, а щенок снова надеется, что его возьмут домой. Большинство этих, которых «у него было столько», не думают ни о чем серьезном. Правда, у него большие проблемы в плане отношений. Когда обрадованный вниманием щенок забирается на руки, они смотрят удивленно и думают, как бы поделикатнее спихнуть его на пол, потому что погладить, проходя мимо – это одно, а домой брать – это совсем другое. Потому что им не нужна шерсть на коленях и не нужно вот это вот слюнявое облизывающее лицо создание, доверчивое и любвеобильное. Он так ничему и не научился, Фил. Я пыталась его убедить, что он красивый, действительно красивый. Что он достоин настоящей любви, без недомолвок, без условий, чтобы, я не знаю… чтобы не опускаться до таких вот людей. Он просто искренне верит, что получает то, что заслуживает, и не знает, как заслужить большее. Но очень старается.
В груди заболело, и Коулсон внезапно понял, что не дышит – легкие пытались напомнить о себе. Резко втянув носом воздух, он запрокинул голову назад и закрыл глаза.
- Я ответила на ваш вопрос, сэр? – тихо спросила Наташа.
- Да. Да, спасибо. Удачи тебе.
- И вам, - эхом отозвалась Наташа, но Коулсон уже был слишком занят своими мыслями, чтобы этот короткий посыл дошел до его сознания.
Кто-то трахал его на столе до потери сознания, даже не удосужившись сказать ему, что он красивый.
Нет, если формулировать так – звучит глупо и неубедительно. Начнем с того, что кто-то вообще трахал его на столе. Признайся хотя бы себе в том, что тебя раздражает именно это.
Коулсон посмотрел на дурацкий настенный календарь с картинкой толстого пушистого кота – подарок Стива на Новый Год, сердце кровью обливается каждый раз, когда приходится отрывать листы с прошедшими месяцами. У него оставалось пять дней.
- Поздравляет она меня, - поделился Коулсон с толстым котом. – С ума сойти можно.


5.

Тут всегда было жарко – от собравшихся людей, от участников, от урчащих моторов машин и мотоциклов, жарко от фаеров, прожекторов и огней жонглеров, жарко от эмоций, нервов, алкоголя и сигарет. Тут всегда было громко – огромные динамики, рассчитанные на концерты на открытом воздухе, динамики поменьше, местные динамики у каждой клетушки-раздевалки, колонки на каждом столе с копеечными товарами, за каждой стойкой – от их низких звуков звенят друг о друга, мелко вибрируя, бутылки с пивом. Рычат моторы, кричат болельщики, кричат зрители, организаторы и продавцы – каждый попадающий сюда словно считает вечер пропавшим зря, если не наораться до хрипоты.
Под трассу оборудовали гигантский ангар посреди промзоны – раньше здесь ремонтировали самолеты, потом место забросили, крыша прохудилась, половина провалилась внутрь. Когда предприимчивые организаторы убрали одну из стен, осталась только половина ангара, и всё равно в самый разгар ночи свежего воздуха катастрофически не хватало. Места амфитеатром выстроились вдоль стен в двенадцать рядов, стулья когда-то были голубыми, теперь же их цвет угадать было невозможно– каждое сиденье расписано граффити в несколько слоев, как и все остальные горизонтальные, вертикальные и наклонные поверхности, куда только могла дотянуться рука с баллончиком. Кто-то из особо рисковых когда-то с помощью самодельной обвязки и страховки забрался под самый потолок и нарисовал на торцевой стене гигантский гибрид осы и мотоцикла. Рисунок был сделан столь профессионально, что постоянно попадал в списки самых высокохудожественных граффити в мире и стал негласным символом Basher Tarr.
Под осой находился единственный выделенный сектор – для тех из низших слоев общества, кто поднимался чуть выше остальных. Здесь обитались хозяева – два темнокожих брата, по слухам, зарабатывающих в основном поставками кокаина – сюда же приглашали их прямых клиентов, заслуженных преступников, высокопоставленных лиц, не желающих привлекать к себе внимание, их любовников и любовниц. Тех уважаемых пришедших, кто в силу своей деятельности страдал паранойей и не мог находиться в толпе. Тех, кто напрашивался сам, надеясь на надежные контакты – мотокросс был во многом просто красивой оберткой, поводом для встреч. Собирающиеся здесь редко следили за ходом игры – чуть выше были столики, отдельный бар и даже звуконепроницаемые отсеки для действительно серьезных разговоров.
Клинт Бартон был здесь из-за Серены. Невысокая – Клинту по плечо – плотная, с копной темных кудрявых волос – ей было около сорока, может, больше, может, меньше, определить возраст по женщинам её типа весьма трудно. Широкое лицо, острый подбородок, огромные влажные глаза с длинными ресницами и полные губы – её чувственная красота уже порядком подвяла от порочного образа жизни, но всё равно неизменно привлекала мужчин. При том, что в её фигуре, в походке, в голосе, в каждом её движении неуловимо сквозило что-то мужское, почему-то не контрастирующее с женственностью, а лишь усиливающее её обаяние.
Каждый раз, когда Клинту не удавалось скрыться в куда более близкой ему толпе простых смертных, она утягивала его наверх («для твоего же блага»), поила коктейлями («не пей эту муть, которую продают внизу») и не отходила ни на шаг. Как-то раз Серена сказала ему, что у неё дома целая коллекция страпонов. В прямом смысле. Она их коллекционирует. Сказала без всякой задней мысли – в этом вся она. Серена владела небольшой, но весьма прибыльной сетью массажных салонов, где к услугам посетителей были массажисты всех полов, возрастов, цветов кожи и рас. Салоны выгодно отличались от прочих тем, что массажисты действительно знали до тридцати видов массажа каждый.
У неё была привычка по-хозяйски класть руку ему на талию и нагло раздевать своими огромными глазами. Клинт сперва был уверен, что у Серены на него какие-то планы, но та лишь предложила вскоре после их знакомства пойти к ней на службу, объяснив это тем, что у неё не хватает «мальчиков твоего типажа». Получив вежливый отказ, по-мужски хлопнула его по плечу и заказала ему мохито. Кажется, ей просто доставляло удовольствие говорить с ним и держать в непосредственной близости.
Впрочем, отсюда хотя бы открывался куда лучший вид на трассу, чем из других секторов. И коктейли тут вкуснее, не поспоришь.
Клинт стоял на импровизированной смотровой, положив руки на теплый металл парапета. Серена, обычно в вольготной позе занимающая два, а то и три места в секторе, стояла рядом с ним, приобняв его за талию. Справа на смотровой выстроились еще несколько человек – из тех, кто уже давно не проявлял никакого интереса к происходящим внизу событиям. На всех остальных секторах наблюдалась та же картина – посетители, у которых чаще всего находились более важные дела, чем мотокросс, не отрывали глаз от поля. Причина тому была нетривиальной и невозможной до абсурда.
Роман Найгель был общепризнанным чемпионом уже больше года. Серьезно, этот парень профи – он делает двойное сальто, обороты Сарана, обороты на 360 градусов и даже Атаку Харта. Rock solid, канкан и nac-nac для него просто семечки, изящные украшения для трюков посерьезнее. Глядя на него, создавалось впечатление, что на земле он чувствует себя некомфортно, зато в воздухе он просто бог. Он приходил нечасто, неизменно вызывал фурор, и после каждого его выступления ведущий бросал клич в зал, агитируя публику и зарегистрированных участников – «Кто рискнет потягаться с Королем Трассы?»
«Кто возьмется за неподъемную задачу?»
Найгель выполнял Двойной Захват, Frisby Air и Heel Clicker.
«Неужели никто не покажет британцу, что и мы кое-что умеем?»
Найгель сдержанно улыбался, оглядывая бушующий ангар.
«Ну же, парни, есть среди вас смельчаки?»
Смельчаки находились редко и, как правило, сокрушительно падали на первом же трюке, ломая руки, ноги, шеи и спины. Соревнования проходили банально – Найгель делает прыжок, вызвавшийся должен его повторить. По одному прыжку за раз, по очереди, если кто-то сможет сделать пять подряд – его очередь задавать трюки для повтора. За все шесть месяцев из шести рискнувших самым лучшим результатом было три удачных прыжка подряд – с четвертого водителя увезли на скорой с проломленным черепом. Водителем, кстати, была Элизабет Эббот, в этом году ей исполнилось сорок восемь, и через месяц она снова оседлала мотоцикл.
И вот теперь сотни пар глаз уставились на очередного смельчака, только что побившего её рекорд. Четвертым трюком был Захват Крыла, Fender Grab – Найгель кинул его играюче, не проявляя никаких признаков беспокойства. И парень на черно-серебристой Ямахе повторил его так же легко, как повторил до этого Скалолаза, сальто с Кан-каном и Кэнди-бар с приземлением. Клинту даже показалось, что его шлем касался крыла на пару секунд дольше, чем у Найгеля. Клинту даже показалось, что его приземление было чище. Чище, чем у действующего чемпиона нескольких штатов.
- Вот сукин сын, - восхищенно выдохнула Серена вместе с взорвавшейся овациями публикой. – Ты видел? Нет, ты видел? Кажется, наш Ромео серьезно теряет позиции.
Ведущий и по совместительству комментатор кричал что-то в микрофон, голос едва прорывался сквозь музыку, шум и гам, сквозь аплодисменты и топанье ног. Изящно развернувшись у первого трамплина, Ямаха вернулась к стартовой позиции и встала рядом с Kawasaki Найгеля. На водителе был черный шлем и костюм с серебристыми вставками в тон мотоциклу – ни одного лейбла, ни одного яркого пятна. «Синоби» - подумал Клинт. Восхищение в нем мешалось с любопытством.
Найгель сорвался с места еще до того, как остановилась Ямаха, и пошел на широкий круг для лучшего разгона перед финальным прыжком. Плавно вырулив на прямую к самому высокому трамплину, он прибавил скорость и взлетел с каким-то остервенелым отчаянием. Мотоцикл начал выходить на сальто, ноги вперед через руль – безукоризненный Bar Hop, обратно, поджать к груди, выгнуться – профессиональная Кордова. Мотоцикл почти закончил оборот, надо было уже возвращаться в седло, но Найгель вдруг отпустил руки и, зацепившись ногами на руль, практически лег спиной вдоль мотоцикла – образцовый Lazyboy. Клинт с рухнувшим куда-то вниз сердцем вдруг понял, что это предел, заигрался, из такого не выходят, что сейчас колеса стукнутся о землю и Найгель вылетит метров на шесть, а то и на десять – но в последнюю секунду тот успел согнуться обратно и подхватить руль.
Грузное приземление, песок из-под колес, оглушительный рев.
Клинт понял, что зааплодировал машинально – вместе с публикой, вместе с Сереной и парнем на Ямахе, крича что-то одобрительное, потому что подобные игры со смертью нельзя не оценить. Такого они не видели еще ни разу, хотя, казалось, за шесть месяцев Найгель успел продемонстрировать всё, что умел.
- Он сдастся, - уверенно сказал Клинт.
- Нет, этот не из таких, - отстраненно ответила Серена.
Поднявшись на исходную в яркий круг слепящих глаза софитов, Найгель как ни в чем ни бывало снял шлем и сделал оппоненту пригласительный жест рукой в сторону трассы.
- В каком смысле? Ты его знаешь?
- Тссс. Смотри.
Оппонент, отсалютовал Найгелю двумя пальцами от шлема, взялся за руль и поехал вниз.
- Я же говорю. Не из таких.
Ямаха, взревев мотором, пошла на разгон к трамплину.
- Глупо, - пробормотал Клинт. – Глупо калечиться из-за собственной гордости.
- Кто бы говорил. Кто сломал руку в двух местах, пытаясь сделать тот Disco Canс малого…
- Тссс. Смотри.
Музыка стиха – выключили, чтобы не отвлекать водителя, как в цирке в детстве Клинта оркестр затихал во время смертельных номеров. Такой чести тут удостаивались единицы. Затихла публика, впервые за всё проведенное здесь Клинтом время вдруг стало абсолютно тихо – так тихо, что разносящийся эхом шум мотора вдруг показался неприлично громким.
Колеса оторвались от трамплина, мотоцикл будто завис в воздухе, медленно поворачиваясь на триста шестьдесят. Быстрый Bar Hop, просунутые между рулем и руками ноги оказались вытянутыми куда дальше, чем у Найгеля; рывок – одним резким движением поджать колени к груди, и ЧЕРТ ЧЕРТ ТВОЮ МАТЬ - то ли подумал, то ли закричал Клинт, хватаясь за поручни до боли в костяшках – парень на Ямахе выпрямил ноги и вышел в прямой, идеальный Dead Body. До земли оставалось не больше пяти метров. «Не успеет» - мелькнуло в голове.
«Успеет».
Движения отточены, размерены, выверены до мелочей. Плавный рывок вниз, зацепиться ногами за руль и откинуться назад, руки в черных рукавах всплеснули в свете софитов, вытягивая назад весь корпус. Дотянуться до руля не успел бы даже Флеш, парень лишь начал возвращаться в сидячее положение, когда мотоцикл мягко шмякнулся о землю и покатился по наклонной с насыпного холма. Водитель сидел в седле, высоко подняв в воздух руки в черно-серых перчатках.
Ангар взорвался.
- Lazyboy без рук?! – вопила рядом Серена. – Lazyboy без рук?! Этот парень вообще слышал про гравитацию?!
Клинт пожирал глазами мотоциклиста, слов для описания его состояния не находилось. Потом нашлись, но все они были неприличные. Победа Ямахи была однозначной, кажется, про это пытался сказать ведущий, но его никто не слушал. Поднявшись на стартовую площадку, водитель протянул Найгелю руку, тот с чисто британским хладнокровием пожал её и кивнул в знак признания превосходства.
Серебристые детали костюма и мотоцикла сияли в свете софитов мелкими искрами.
- Я влюбился, - выдохнул Клинт.
- Я думаю, не ты один, - отозвалась Серена. – А говорят, сказок не бывает. Парень вылез из ниоткуда, пришел, черт побери, увидел, черт побери, и победил. Прости, детка, мне надо сходить за моими деньгами.
- Ты что, успела на него поставить? – изумился Клинт, смотря ей вслед.
- Сотку, двенадцать к одному, - подмигнула, развернувшись на ходу, Серена. – Неплохо, правда?
Клинт рванул к ней.
- Стой! Откуда ты… Откуда ты знала? Ты его знаешь? Серена!
Та невозмутимо пошла вдоль рядов к выходу, где сидели держатели местной кассы тотализатора. Проход был слишком узкий, чтобы перегнать её, поэтому Клинту пришлось тащиться следом, дергая её за плечо и настойчиво требуя поделиться информацией.
- Детка, нафига тебе это нужно? – крикнула Серена, не оборачиваясь – ближе к выходу шум от рядом стоящих трибун был куда громче.
- Посмотри на него! Что значит «нафига»? Я хочу с ним познакомиться!
- Да зачем тебе?
- Серена, в конце концов, это нечестно! А если это моя судьба?
- Милый, он больший натурал, чем мой восьмидесятилетний дедушка.
- Откуда ты знаешь? Он что, из твоих клиентов?
Спустившись на нижний ярус, Серена обернулась и наклонила Клинта к себе, чтобы прокричать ему в ухо:
- Может быть да, может быть нет, но тебе там ничего не светит, поверь мне!
Похлопав его по плечу, она развернулась, но Клинт поймал её за рукав:
- Это же ты привела его, да? Из-за тебя его взяли, не проверяя? Там все были удивлены не меньше публики, вряд ли они слышали о нем что-то раньше. Слушай, я редко о чем-то тебя прошу, но сейчас мне это действительно нужно. Пожалуйста.
Серена наклонила голову, смотря на него снизу вверх. Потом вдруг лукаво улыбнулась и протянула руку:
- Пари?
- Сколько хочешь! – с облегчением откликнулся Бартон, хватая её ладонь.
- Сможешь соблазнить его – с меня три бутылки Шато-Марго.
- Ого! Ты на мелочи не размениваешься.
- Я же сказала, у тебя с моим дедушкой больше шансов.
- У тебя нет дедушки.
- Неважно. Когда тебя пошлют, отработаешь неделю в одном из моих салонов, идет? Я даже оставлю тебе всю выручку. Я добрая.
- Если меня пошлют.
- Нет, милый, как раз «когда».
- Ладно, - тряхнул головой Клинт. – Идет. Я настойчивый и обаятельный. Скажи парням у гримерок, чтобы пропустили меня.
«Гримерками» называли три выделенных для спортсменов помещения, выходящих в общий коридор, который шел к стартовой площадке и затем переходил в наклонную дорожку, выводящую уже на саму трассу. «Парней» отбирали лично хозяева, попасть в гримерки или даже на стартовую без их согласия не могли даже те, кто участвовал в заездах в другие дни – о безопасности выступающих организаторы заботились почти так же хорошо, как о безопасности гостей вип-сектора. Только сегодняшние участники, один на один друг с другом и мотоциклами. Часто подбором парней занималась Серена, так что Клинта пропустили безоговорочно и даже не сказали, чтобы он выметался через пять минут, без чего обычно не обходилось ни одно посещение.
В гримерке размером со стандартный гараж было тихо и спокойно – от резкого перехода к тишине в голове едва слышно зазвенело. Клинт сжал сглотнул, открыл рот. Казалось, что даже давление здесь другое, уши заложило.
Ямаха обнаружилась у стены под старым плакатом Вишеза, шлем и перчатки – на серебристом седле. Водитель стоял у вырезанного окна с неинтересным видом на кирпичную стену и свалку старых холодильников под светом блеклого фонаря. На звук прокатившейся по полозу роликовой двери не обернулся.
Клинт собирался что-то сказать – поздороваться, наверно, представиться, наверно, выразить восхищение, поблагодарить… Но затылок стоящего у окна показался ему знакомым. Даже слишком знакомым.
- Нет.
Водитель обернулся.
- Нетнетнетнетнет, - замотал головой Клинт, отступая назад. – Только не ты.
Только не он. В черно-серебристом спортивном костюме, узкие бедра, прямая спина, острый внимательный взгляд. Влажный от пота лоб, на запястьях красные следы от захватов перчаток.
- Черт побери, кто угодно, но только не ты!