Die Hölle muss warten
Название: Опять опоздали, сэр.
Автор: Йож во фраке
Пейринг: Мерлин/Гарри
Рейтинг: R
Размер: 2522 слова
Описание: на заявку "Мерлин/Гарри. Даже когда они ночуют вместе, Мерлин не опаздывает, а Галахад опаздывает всё равно."
читать дальшеЧувство времени для Мерлина не было ни поводом для гордости, ни особым выдающимся свойством, ни старательно отработанным за долгие годы навыком. Оно родилось вместе с ним и являлось неотъемлемой чертой характера всю его сознательную жизнь.
Само по себе Время было для Мерлина материальным – как некий ресурс, содержащий в себе потенциальные возможности. Он почти на физическом уровне ощущал, как идущие подряд непрерывным строем секунды складываются в минуты, часы, дни, недели, года, и жизнь в его сознании определялась не сделанными делами или совершёнными поступками, а прожитым временем.
Внутренние часы Мерлина никогда не давали сбоя, даже будь он во сне, на первом (и последнем) в своей жизни отпуске или в коме на больничной койке после неудачной операции в Кардиффе – независимо от часовых поясов, сезона и континента, он всегда мог сказать время с точностью до десяти минут. Он всегда просыпался без будильника, точно зная, во сколько ему надо будет встать. Он никогда и никуда не опаздывал и не приходил раньше, появляясь ровно за две минуты до назначенного времени, если только непредвиденные обстоятельства не вынуждали его изменить планы. Такого понятия как «не рассчитал» в мире Мерлина не существовало. В мире Мерлина всё и всегда было рассчитано с точностью до секунды, и «пунктуальность» могла бы быть его вторым именем, если бы кто-то знал хотя бы его первое.
Трудно было представить, кто мог бы лучше Мерлина управиться с кураторством в офисе Кингсмана. Вряд ли можно было найти или обучить кого-то другого, кто мог бы одновременно вести по экранам двух, трёх и даже – в один особенно памятный случай в Дерби, Дербишер – шестерых агентов, ни разу не сбившись и не перепутав данные. Ему не надо было смотреть на часы, чтобы сказать каждому из них, сколько времени осталось до извлечения, через сколько минут подойдёт подмога или взорвётся поставленная в подвале бомба.
Мерлин всегда умудрялся успеть всё сделать в последнюю минуту. По крайней мере, так казалось другим. Обезвредить бомбу за две секунды до взрыва, сдетонировать встроенные датчики за секунду до расстрела, свести створы моста под самыми колёсами на скорости двести двадцать – в этом он был профи. На самом деле Мерлин ничуть не гнался за эффектностью и не рассчитывал на везение, просто всегда объективно определял данное по условию задачи время и рационально распределял умственные и физические усилия на весь этот промежуток, будь то час или тридцать секунд. Он не любил делать что-то слишком быстро – тогда существовала вероятность что-то пропустить. О том, чтобы выйти за положенные временные рамки, не могло быть и речи. Мерлин всегда успевал в срок, и неизбежно выслушивал проклинающие и благословляющие его возгласы более эмоциональных агентов. На его методы не жаловался только Гарри Харт. Гарри Харт был из тех немногих, кто доверял ему полностью и беспрекословно.
На назначенный новичкам тренировочный спарринг Мерлин – двадцать два года, шапка чёрных волос, римский профиль и прочие ещё не сгладившиеся британской жизнью свидетельства итальянской крови – пришёл за две минуты до начала. Первые десять минут прошли в невозмутимом наблюдении за разбившимися по парам «однокурсниками», которые просматривались сквозь стеклянные стенки тренировочных боксов. Следующие двенадцать минут он читал книгу, сидя в центре матов, и услышал звук отъезжающей двери только под конец главы.
День не задался с самого начала.
– Ты опоздал. Я не намерен… – Мерлин захлопнул книгу, встал и повернулся было к предписанному партнёру, но в следующую секунду на него что-то налетело, уронило и зажало словно в тисках. Прокрутившись, Мерлин на адреналине сумел вывернуться из захвата и продержался ещё примерно два приёма, но в итоге всё равно оказался распятым на полу – в грудь упёрлось колено, правая рука была прижата к полу ступнёй, левая – вывернута так быстро и так неестественно, что боль дошла до сознания далеко не сразу. Нависающий над ним парень был бы воплощением британской невозмутимости, если бы не улыбающиеся глаза. Из идеальной причёски выбилось пара прядей, столь диссонирующих с остальным обликом, что лежащий, прижатый и вывернутый Мерлин испытал иррациональное желание заправить их обратно.
Скрипя зубами от боли в плече, он попытался вывернуть руку, попытался достать ковбоя ногами, потом сдался и откинулся головой обратно на мат. Этот парень явно был ниже его и худее в два раза, но захваты знал превосходно.
– Дьявол.
– Просто Гарри, – улыбнулся дьявол и, поднявшись с него одним плавным движением, протянул руку. – Гарри Харт.
Стоя в светло-серой свободной спортивной форме, он держал себя так, словно уже был одет в пошитый на заказ костюм из самых дорогих тканей.
– Весьма оригинальный способ знакомиться, Гарри Харт, – поднявшись, Мерлин отряхнулся, морщась от боли. – Вы всех заваливаете вместо приветствия?
– О, только тех, кто мне нравится. К тому же, настоящий агент должен быть готов к нападению в любую минуту.
– Настоящий агент не должен опаздывать!
– Считайте это проверкой на реакцию, – Гарри заложил руки за спину и, качнувшись на носках, стукнул друг об друга пятками босых ног. – Которую вы не прошли.
Подняв глаза, Мерлин задумчиво посмотрел на него, размышляя, как волнующе некрасиво будет смотреться лиловый синяк на этом мягком аристократическом лице.
– Ну? – поднял аристократические брови Гарри Харт. – Так и будем стоять весь день, или начнём драться?
Мерлину всё-таки удалось тогда поставить ему синяк. Синяк стоил трёх треснувших рёбер, вывихнутой лодыжки и выбитой челюсти. Тот далёкий день весьма непредсказуемо закончилось пьянкой, на которую Гарри тоже опоздал.
У Гарри Харта было всё – чувство такта, чувство стиля, чувство тела, чувство юмора, чувство справедливости и чувство общечеловеческой вины. У Гарри Харта было решительно всё, кроме чувства времени. Гарри опаздывал всегда и везде.
Он опаздывал на запланированные в ходе операции встречи и званные вечера, заставляя хозяев вежливо улыбаться и прятать в глазах раздражение. Он опаздывал на общие собрания, так что другие рыцари начинали беспокоиться, не придётся ли им поднимать тост второй раз. Он опаздывал к назначенному времени на сбор кандидатов. Даже врачи ещё ни разу не предсказали время, которое потребуется ему для восстановления после травм – Гарри каждый раз просыпался раньше или позже, и сигнал с прикроватной кнопки снова и снова застигал Мерлина врасплох.
Гарри опаздывал на дни рождения и торжественные приёмы, опаздывал на поезда и самолеты, опаздывал к точке извлечения, увлёкшись дракой. Если надо было добираться час, было совершенно неважно, за сколько он выйдет – за два часа или за двадцать минут, он всё равно не оказывался в назначенное время в назначенном месте. Для Мерлина оставалось загадкой, каким образом он при этом умудряется оставаться первоклассным агентом с каким-то смешным количеством неудач, но в этом был весь Гарри – сделанный из неточностей, слабостей и противоречий, вместе он составлялся в идеального человека.
Гарри опаздывал и к нему – когда у них получалось запланировать совместный вечер, и Мерлин заказывал столик в ресторане Sketch, прекрасно понимая, что Гарри не придёт вовремя, но неизменно занимая место за две минуты до назначенного срока. Гарри приходил через полчаса. Гарри поправлял у входа бабочку, мимолётно смотря на себя в зеркало. Гарри пробирался между столами, приковывая взгляды своей превосходной осанкой. Гарри усаживался напротив и улыбался так, что все приготовленные в голове Мерлина слова о пунктуальности джентльмена куда-то разбегались, оставляя ему в арсенале только укоризненный взгляд.
Впрочем, Мерлин давно понял, что фантастическую способность Гарри везде опаздывать и везде успевать ему не исправить, оставалось только смириться. Мерлин был бы дураком, жалуйся он на его опоздания.
Мерлин был бы дураком, жалуйся он на свою жизнь.
Очередным поздним сентябрьским вечером дождь лил очень по-лондонски, стирая с тёмных улиц не менее лондонский туман, царивший всю последнюю неделю. Вообще Мерлин не курит – конечно, не курит, – но в этот вечер рядом лежала смятая пустая пачка, прямо на сервированном нетронутом столе, между открытым ноутбуком и снятыми очками наблюдения. Мерлин не курит, но в пепельнице теснилось с десяток окурков, а сигаретный дым завис под потолком, как будто спрятавшийся от дождя туман.
Двадцать лет с первой встречи. Подразумевалось, что они проведут этот вечер вместе – и для этого «подразумевалось» Мерлин работал, не покладая рук, две недели, чтобы всё разгрести, разобрать, вычислить, расписать и освободить им этот один проклятый вечер. Мерлин потратил несколько безвозвратно потерянных часов на покупки и подготовку, потому что агент Галахад был создан для джентльменских приёмов и в совершенстве владел навыками аристократического приёма пищи, но делать эту пищу сам не умел и не считал нужным. Теперь Мерлин сидел перед ноутбуком и курил, потому что пресловутый агент Галахад не появился в назначенные семь часов и не выходил на связь. Агент Галахад не выходил на связь уже пять – грёбаных – часов.
Ничего страшного, просто Гарри решил, что пора заказать себе новый костюм – пуленепробиваемый старый истёрся от пуль.
Или Гарри на улице случайно влюбил в себя проходившую мимо миллионершу и по-джентльменски не посмел отказать пригласившей его на ужин даме.
Или Гарри ввязался в драку, защищая какого-нибудь очередного уличного щенка из неблагоприятных районов, и если нападавших оказалось больше тридцати, он даже могли его задержать.
За Гарри не надо переживать, потому что это Гарри, мать его, Харт, он изначально был рождён в амплуа неубиваемого героя.
Ровно в час ночи Мерлин захлопнул ноутбук и, оставив всё как есть, отравился спать. В два часа двадцать одну минуту в замке повернулся ключ. Поставив мокрый зонт у двери, Гарри Харт прямо в пальто прошёл через гостиную и устало привалился к дверному косяку. Пару минут он молча смотрел сквозь полумрак спальни на голую спину, обнажённые плечи и сложенные под подушкой руки – Мерлин всегда спал на животе, как будто знал самый выигрышный ракурс для наблюдателей. Потом Гарри отошёл от двери, взял со стола бокал и залпом выпил виски, не почувствовав вкуса. Постояв две минуты у окна, Гарри отмер, разделся догола, совсем не по-джентльменски скинул всю одежду на диван, прошёл в спальню и улёгся на противоположный край кровати – не переодевшись, не приняв душ, не расчесав мокрые спутавшиеся волосы, не смыв с себя запахи пороха и крови, даже не стерев с лица грязь. Через девять бессмысленных минут, наполненных механическим тиканьем часов, Мерлин вытащил из-под подушки руку и положил ладонь ему на плечо.
Длинно выдохнув, Гарри подвинулся ближе и повернулся к Мерлину спиной. Тот обхватил его рукой через грудь и прижал к себе, утаскивая под одеяло в тепло и спокойствие. От близости большого горячего тела из Гарри стала медленно уходить дрожь, и он закрыл глаза, пытаясь расслабиться.
На внутренней стороне век Гарри алели безжалостные сполохи и трескалась обуглившаяся кожа.
Сонный голос Мерлина был природно-низким, хрипловатым, тем самым, от которого у Гарри поджимались пальцы ног.
– Ты опоздал.
Тебя трясёт.
Ты странно дышишь.
От тебя пахнет смертью.
– Прости.
Гарри и не думал освобождаться, ему вообще не хотелось двигаться, не хотелось дышать и особенно – жить, но рука прижимала уверенно и сильно, априори не оставляя ему выбора. Гарри с его неприспособленным к спорту телом приходилось каждый день тренироваться до седьмого пота, чтобы держать себя в форме, а Мерлину было достаточно часа на беговой дорожке и ста отжиманий в день.
– Клеркенуэльцы?
– Террористы. Чёртова ИРА, среди бела дня. Там были… дети и… прости, я надеялся, что управлюсь быстрее.
– В новостях ничего не было, – почему-то ночью шотландский акцент был особенно заметен.
– И я этому искренне рад.
Слава богу, ты здесь.
Слава богу, ты жив.
В два сорок три Гарри Харт зарывается лицом в подушку и закусывает ткань, чтобы не заорать, держа тело расслабленным, надеясь, что Мерлин ничего не заметит. В два сорок пять Мерлин нависает над Гарри Хартом, прижимая его руки сбитыми костяшками в матрас, и целует бережно, ласково и совсем некстати. В два пятьдесят два Мерлин вбивает Гарри Харта в кровать без подготовки, смазки и презерватива, трахая его жёстко и грубо, зажимая ладонью рот. Гарри чувствует, как по щекам текут слёзы, и его наконец отпускает.
На следующее утро он просыпается в пустой квартире, ест оставленный завтрак и по традиции опаздывает на общую встречу.
Мерлин редко нравился новичкам.
«У вас ровно восемьдесят минут, чтобы выполнить это задание».
«Вы должны завершить кросс и добраться до финиша меньше чем за семнадцать минут, и попробуйте только взять собаку на руки».
«Даю вам тридцать минут, чтобы снять цель противника, и запомните, главная задача здесь – работа в паре». «Полчаса» для Мерлина всегда были «тридцать минут», час – «шестьдесят», сутки – «двадцать четыре часа». Он не любил панибратство со временем.
С интересом наблюдая за вновь и вновь затапливаемыми новичками уже в статусе ответственного куратора, Мерлин всегда знал, когда действительно пора начинать спускать воду, чтобы не допустить летального исхода. В те редкие случаи, когда кто-то особо одарённый додумывался разбить стекло (таких случаев на памяти Мерлина было всего два), Мерлин не торопился отойти, потому что знал, что им потребуется три, максимум четыре удара, на что будет потрачено шесть, максимум десять секунд. Он спокойно отходил за три секунды до того, как давление воды с грохотом разбивало стекло, и по окончанию испытания мокрыми оказывались лишь подошвы его дорогих ботинок.
Когда Эггзи раскрыл парашют Рокси на высоте сто метров и только каким-то чудом умудрился не сломать ноги при приземлении, Мерлин понял, почему парень так понравился Гарри. Сто метров до земли побили рекорд самого Харта – сто два. Эггзи, как и Гарри, с лёгкостью нарушал законы физики и анатомии, чем неизменно вызывал в Мерлине смешанное с восхищением раздражение. В огромном аквариуме-спальне после идиотского пассажа с дверью Эггзи по всем расчетам должно было хватить дыхания максимум на три удара, но Эггзи плевать было на его расчеты. Это была черта Гарри – рисковать, идти ва-банк и выкручиваться на излёте, выходя из смертельного пике. Мерлин всегда был из тех, кто обеспечивал им надёжное дно и готов был подхватить в случае неудачи, и Мерлина вполне устраивала эта роль, если его нервы окажутся единственными жертвами.
Мерлина вполне устраивала эта роль, если в конечном итоге жизнь упавшего на вираже Гарри окажется именно в его руках – за себя он всегда был спокоен.
– Мерлин, я не успел на рейс, – голос Гарри прозвучал в наушнике привычно вежливо и спокойно, своей тщательно выверенной интонацией давая понять, что в объективности причин опоздания сомневаться не стоит.
– Твою мать, Гарри, – сидящий за столом мониторинга Мерлин закрыл лицо руками. – Тот день, когда ты не опоздаешь на самолёт, я обведу в календаре красным и сделаю своим личным ежегодным праздником. У тебя было два часа на исследования, Гарри. Два долгих, до-олгих часа.
– Я знаю, знаю, прости. Не переживай.
– Ты невозможен.
– Я сяду на другой рейс, я уже в аэропорту.
– Конечно сядешь, куда ты денешься. Рейс сто один, вылет через два часа, высылаю тебе код подтверждения, – пальцы Мерлина летали по клавиатуре. – Теперь у тебя не будет возможности осмотреться заранее, ты едва успеваешь к сроку, если не задержишься ещё где-нибудь.
– В воздухе у меня будет не так много возможностей задержаться.
– Ты себя недооцениваешь.
Гарри хмыкнул, камера очков фиксировала толпу каких-то обнимающихся то ли встречающих, то ли провожающих китайцев.
– Ты помнишь, что они проводят собрания за закрытыми дверьми? – помолчав, спросил Мерлин.
– Друг мой, даже если я вдруг не успею – осмотрюсь вокруг, исследую район, подойду к концу. Не думаю, что я пропущу что-то существенное, в конце концов, там всегда есть окна.
– Постарайся всё-таки успеть, – проворчал Мерлин, болтая ложечкой в кружке с кофе. – Мы понятия не имеем, что там планируется.
– Что ты планируешь делать эти два часа, пока я буду страдать от безделья в зале ожидания?
– У тебя есть предложения?
– Почитаешь мне Капоте?
Усмехнувшись, Мерлин покачал головой. Сердиться на Гарри Харта было совершенно невозможно.
Полный краснолицый человечек в сером пиджаке уже закрывал створки, когда агент Галахад со свойственным ему изяществом подлетел к двери.
– Прошу прощения, сэр. Вы позволите?
– Ну надо же, ты успел, – ехидно прокомментировал Мерлин.
Человечек с подозрением всмотрелся ему в лицо, вжимая голову в плечи.
– Вы новенький?
– Из приезжих, но уже крайне заинтересованных, – улыбнулся Галахад своей лучшей располагающей улыбкой.
Человечек ещё раз окинул взглядом его слишком дорогой костюм, потом коротко кивнул, пропустил внутрь и, оглядевшись по сторонам, запер дверь. Мерлин потёр руки, увеличил яркость трансляции с очков и вывел её на большой экран.
На оставшимся на улице большом табло при входе чернели крупные буквы «АМЕРИКА ОБРЕЧЕНА».
Название: О шпионах и королях
Автор: Йож во фраке
Пейринг: Стюарт Мензис/Георг VI
Рейтинг: R
Размер: 1067 слов
Описание: на заявку "Кроссовер "Игры в имитацию" и "Король говорит" (у фильмов одни временные рамки) - Стюарт Мензис (Марк Стронг)/Георг VI (Колин Фёрт), King and Spymaster."
читать дальшеЕго Величеству принадлежат просторные элитные апартаменты, но эта квартирка забита в глубину тихого и скромного района – середина дома, отдельный вход, самая безопасная из конспиративных точек МИ-6. За окном дрожат черные ветви тополей, посеребренные первым инеем, и утренний мороз пробирается с улицы сквозь холодные стены, хотя старенькая система отопления работает на полную.
Его Величество, как и подобает, пьет чай – дешевый магазинный Эрл Грей с чабрецом, – но на необжитой кухне царствует запах черного, густого, крепкого кофе без сливок и сахара. Остывающая джезва на плите отливает золотистой медью.
Его Величество старательно не курит – но воздух все равно побледнел от терпкого дыма, нескончаемая струйка вьется и поднимается к потолку.
Его Величество стоит у зеркала и придирчиво осматривает шею, хотя по опыту знает, что следов не остается. Утром кожа оказывается чистой и гладкой, даже если в постели кажется, что ее прокусили насквозь, и будь Его Величество проклят, если знает, как он умудряется это делать. Секретные методы допроса, не иначе.
Он сидит на стуле за спиной Его Величества, и Его Величество спиной чувствует его тяжелый, обволакивающий взгляд.
Он может одним взглядом заставить вас признаться во всех смертных грехах или почувствовать себя самым любимым человеком на планете. Если захочет – одновременно.
На часах начало восьмого, но он уже в костюме, он безупречно чист, выбрит и собран, а Его Величество все еще в халате, и прическа у Его Величества – не бей лежачего, не говоря уже про все остальное. Это страшная государственная тайна, но на самом деле Его Величество чрезвычайно ленив, и дай ему волю – пролежал бы в теплой уютной кровати до полудня. Вот только у Его Величества никогда не будет воли делать то, что он хочет, и тем более – заявлять об этом открыто. Вечно-серая страна с ее голубым небом, изумрудными лесами и крошечными красно-кирпичными городками на юге поймала его в ловушку, как в паутину, так что теперь Его Величество выглядывает на улицу через крошечную щелку и не решается раздвинуть занавески.
Радио фонит, портит запись его речи, и ее бы переключить, но последнюю неделю они гоняют этот кусок везде, а выключить и сидеть в тишине сейчас было бы не к месту. Это совсем не похоже на его настоящий голос, – почему-то думает Его Величество, смотря в зеркало на неподвижную фигуру за спиной. Совсем не похоже, как будто ее перезаписали трижды.
Он может по запаху назвать тридцать или сорок сортов табака, черт его знает, а Его Величество сумел запомнить только один, на вечной полупустой пачке белые вытянутые буквы – “Dunhill”.
Он щелкает зажигалкой, закуривая очередную сигарету, и медленно выпускает дым через нос.
У него удивительно тонкие запястья и красивые руки с длинными сильными пальцами. Он может перезарядить пистолет меньше чем за секунду и выбить десять из десяти с тридцати метров. С застежками самого дорогого в стране костюма он справляется чуть дольше, но Его Величество это вполне устраивает. При этом все, что касается его одежды, неприкосновенно даже для Его Величества. Он всегда раздевается и одевается сам, и Его Величество получил бы по рукам, если бы попытался ему помочь – получил бы вопреки всей субординации и чувству глубокой искренней преданности монархии. Небольно, но вполне понятно.
С этими неистребимыми запахами кофе, сигарет и дорогой бумаги, с невидимыми следами на теле, с низкими вибрирующими на согласных интонациями он остается невидимым, но проникает везде, как будто накладывает на все печать постоянного присутствия – я, только я, здесь и сейчас,
везде и всегда.
При встрече во дворце Первый Министр дергает тонкими ноздрями и криво улыбается, но Его Величество предпочитает этого не замечать.
Его Величество женат, но прошлой ночью он без запинок бормотал мужское имя в мокрую от пота подушку, скороговоркой мешая его с матами, пока тяжелое горячее тело вбивало его в кровать. Потом он забыл и само имя, но зачем-то упорно старался выплыть из полубезумного марева утягивающего удовольствия и вспомнить – что-то близкое и родное, что-то на «S», как secret, service, spy, shot
sex
Потом, цепляясь за спинку кровати, Его Величество пытался хотя бы дышать, а ноющие ноги сами разъезжались все шире от резких, глубоких и безжалостных толчков, и да, бедра никто не увидит, на бедрах можно оставлять следы – синяки от стальных захватов и красные полосы царапин.
Он умеет ломать запястья меньше чем за секунду и знает тридцать две парализующих болевых точки на теле у человека,
он ласково обнимает Его Величество за пояс, натягивая на себя
кладет руку Его Величеству на шею сзади, прочно сжимая под ушами большим и безымянным
и в пару метких движений напрочь лишает Его Величество чувства личности, превращая просто в дрожащее податливое тело.
Лежа в кровати обессиленным мертвым грузом под мускулистой рукой, Его Величество готов поклясться, что «la petite mort» в его конкретном случае – не преувеличение.
Он так же заботлив, как и безжалостен – целует, словно препарирует, и смотрит так, как будто с любовью прикалывает любимую бабочку к бархату. Он безукоризненно вежлив. Он всегда соблюдает церемониал, и только у него это получается красиво и естественно. Он никогда не трогает Его Величество при свете дня сам, только с разрешения («С разрешения», – повторяет про себя Его Величество, хотя это больше похоже на просьбу).
Он неизменно обращается к нему – «Ваше Величество», не подобострастно, не заигрывая, просто и открыто («По-собственнически» – добавил бы Его Величество, если бы это не было настолько нелепо).
Он шепчет ему «Ваше Величество», кончая в него, и еще сутки после этого Его Величество заикается сильнее обычного и старается лишний раз не раскрывать рот.
Докурив сигарету, он аккуратно тушит ее в пепельнице, встает и поправляет безукоризненный воротничок.
– Ваше Величество?
– Ч-через десять минут, – вздохнув, Его Величество стаскивает со стула полотенце и закидывает его на плечо. – Пусть подъезжает.
– Пятнадцать, – уточняет он, поворачивая к себе запястье с часами. – Вода еще не нагрелась.
Наверно, его стоило бы бояться, потому что Его Величество может выучить наизусть всю его биографию – и не стать ни на дюйм ближе к пониманию его самого. Но это не особо волнует Его Величество. Они оба не имеют права на чувства, но Его Величество знает, что он поворачивается к нему спиной легко и не задумываясь, не выбирает безопасные места в помещении и не сжимает кулаки, инстинктивно напрягая мускулы рук.
Его Величество знает, что он носит с собой его маленький портрет в портмоне – пусть в этом нет ничего предосудительного для верного подданного Его Величество, а в его верности сомневаться не приходится никому.
Его Величество знает, что может пойти на поводу у глупой сентиментальности и коснуться его щеки – тогда он бережно перехватит руку и поднесет ладонь к губам, не отрывая от него гипнотического взгляда, и Его Величество улыбнется против своей воли.
Морщась от боли, Его Величество идет в душ, а он смотрит ему вслед взглядом человека, слишком долго бывшего профессионалом, чтобы признать право на существование слова «любовь».


Автор: Йож во фраке
Пейринг: Мерлин/Гарри
Рейтинг: R
Размер: 2522 слова
Описание: на заявку "Мерлин/Гарри. Даже когда они ночуют вместе, Мерлин не опаздывает, а Галахад опаздывает всё равно."
читать дальшеЧувство времени для Мерлина не было ни поводом для гордости, ни особым выдающимся свойством, ни старательно отработанным за долгие годы навыком. Оно родилось вместе с ним и являлось неотъемлемой чертой характера всю его сознательную жизнь.
Само по себе Время было для Мерлина материальным – как некий ресурс, содержащий в себе потенциальные возможности. Он почти на физическом уровне ощущал, как идущие подряд непрерывным строем секунды складываются в минуты, часы, дни, недели, года, и жизнь в его сознании определялась не сделанными делами или совершёнными поступками, а прожитым временем.
Внутренние часы Мерлина никогда не давали сбоя, даже будь он во сне, на первом (и последнем) в своей жизни отпуске или в коме на больничной койке после неудачной операции в Кардиффе – независимо от часовых поясов, сезона и континента, он всегда мог сказать время с точностью до десяти минут. Он всегда просыпался без будильника, точно зная, во сколько ему надо будет встать. Он никогда и никуда не опаздывал и не приходил раньше, появляясь ровно за две минуты до назначенного времени, если только непредвиденные обстоятельства не вынуждали его изменить планы. Такого понятия как «не рассчитал» в мире Мерлина не существовало. В мире Мерлина всё и всегда было рассчитано с точностью до секунды, и «пунктуальность» могла бы быть его вторым именем, если бы кто-то знал хотя бы его первое.
Трудно было представить, кто мог бы лучше Мерлина управиться с кураторством в офисе Кингсмана. Вряд ли можно было найти или обучить кого-то другого, кто мог бы одновременно вести по экранам двух, трёх и даже – в один особенно памятный случай в Дерби, Дербишер – шестерых агентов, ни разу не сбившись и не перепутав данные. Ему не надо было смотреть на часы, чтобы сказать каждому из них, сколько времени осталось до извлечения, через сколько минут подойдёт подмога или взорвётся поставленная в подвале бомба.
Мерлин всегда умудрялся успеть всё сделать в последнюю минуту. По крайней мере, так казалось другим. Обезвредить бомбу за две секунды до взрыва, сдетонировать встроенные датчики за секунду до расстрела, свести створы моста под самыми колёсами на скорости двести двадцать – в этом он был профи. На самом деле Мерлин ничуть не гнался за эффектностью и не рассчитывал на везение, просто всегда объективно определял данное по условию задачи время и рационально распределял умственные и физические усилия на весь этот промежуток, будь то час или тридцать секунд. Он не любил делать что-то слишком быстро – тогда существовала вероятность что-то пропустить. О том, чтобы выйти за положенные временные рамки, не могло быть и речи. Мерлин всегда успевал в срок, и неизбежно выслушивал проклинающие и благословляющие его возгласы более эмоциональных агентов. На его методы не жаловался только Гарри Харт. Гарри Харт был из тех немногих, кто доверял ему полностью и беспрекословно.
На назначенный новичкам тренировочный спарринг Мерлин – двадцать два года, шапка чёрных волос, римский профиль и прочие ещё не сгладившиеся британской жизнью свидетельства итальянской крови – пришёл за две минуты до начала. Первые десять минут прошли в невозмутимом наблюдении за разбившимися по парам «однокурсниками», которые просматривались сквозь стеклянные стенки тренировочных боксов. Следующие двенадцать минут он читал книгу, сидя в центре матов, и услышал звук отъезжающей двери только под конец главы.
День не задался с самого начала.
– Ты опоздал. Я не намерен… – Мерлин захлопнул книгу, встал и повернулся было к предписанному партнёру, но в следующую секунду на него что-то налетело, уронило и зажало словно в тисках. Прокрутившись, Мерлин на адреналине сумел вывернуться из захвата и продержался ещё примерно два приёма, но в итоге всё равно оказался распятым на полу – в грудь упёрлось колено, правая рука была прижата к полу ступнёй, левая – вывернута так быстро и так неестественно, что боль дошла до сознания далеко не сразу. Нависающий над ним парень был бы воплощением британской невозмутимости, если бы не улыбающиеся глаза. Из идеальной причёски выбилось пара прядей, столь диссонирующих с остальным обликом, что лежащий, прижатый и вывернутый Мерлин испытал иррациональное желание заправить их обратно.
Скрипя зубами от боли в плече, он попытался вывернуть руку, попытался достать ковбоя ногами, потом сдался и откинулся головой обратно на мат. Этот парень явно был ниже его и худее в два раза, но захваты знал превосходно.
– Дьявол.
– Просто Гарри, – улыбнулся дьявол и, поднявшись с него одним плавным движением, протянул руку. – Гарри Харт.
Стоя в светло-серой свободной спортивной форме, он держал себя так, словно уже был одет в пошитый на заказ костюм из самых дорогих тканей.
– Весьма оригинальный способ знакомиться, Гарри Харт, – поднявшись, Мерлин отряхнулся, морщась от боли. – Вы всех заваливаете вместо приветствия?
– О, только тех, кто мне нравится. К тому же, настоящий агент должен быть готов к нападению в любую минуту.
– Настоящий агент не должен опаздывать!
– Считайте это проверкой на реакцию, – Гарри заложил руки за спину и, качнувшись на носках, стукнул друг об друга пятками босых ног. – Которую вы не прошли.
Подняв глаза, Мерлин задумчиво посмотрел на него, размышляя, как волнующе некрасиво будет смотреться лиловый синяк на этом мягком аристократическом лице.
– Ну? – поднял аристократические брови Гарри Харт. – Так и будем стоять весь день, или начнём драться?
Мерлину всё-таки удалось тогда поставить ему синяк. Синяк стоил трёх треснувших рёбер, вывихнутой лодыжки и выбитой челюсти. Тот далёкий день весьма непредсказуемо закончилось пьянкой, на которую Гарри тоже опоздал.
У Гарри Харта было всё – чувство такта, чувство стиля, чувство тела, чувство юмора, чувство справедливости и чувство общечеловеческой вины. У Гарри Харта было решительно всё, кроме чувства времени. Гарри опаздывал всегда и везде.
Он опаздывал на запланированные в ходе операции встречи и званные вечера, заставляя хозяев вежливо улыбаться и прятать в глазах раздражение. Он опаздывал на общие собрания, так что другие рыцари начинали беспокоиться, не придётся ли им поднимать тост второй раз. Он опаздывал к назначенному времени на сбор кандидатов. Даже врачи ещё ни разу не предсказали время, которое потребуется ему для восстановления после травм – Гарри каждый раз просыпался раньше или позже, и сигнал с прикроватной кнопки снова и снова застигал Мерлина врасплох.
Гарри опаздывал на дни рождения и торжественные приёмы, опаздывал на поезда и самолеты, опаздывал к точке извлечения, увлёкшись дракой. Если надо было добираться час, было совершенно неважно, за сколько он выйдет – за два часа или за двадцать минут, он всё равно не оказывался в назначенное время в назначенном месте. Для Мерлина оставалось загадкой, каким образом он при этом умудряется оставаться первоклассным агентом с каким-то смешным количеством неудач, но в этом был весь Гарри – сделанный из неточностей, слабостей и противоречий, вместе он составлялся в идеального человека.
Гарри опаздывал и к нему – когда у них получалось запланировать совместный вечер, и Мерлин заказывал столик в ресторане Sketch, прекрасно понимая, что Гарри не придёт вовремя, но неизменно занимая место за две минуты до назначенного срока. Гарри приходил через полчаса. Гарри поправлял у входа бабочку, мимолётно смотря на себя в зеркало. Гарри пробирался между столами, приковывая взгляды своей превосходной осанкой. Гарри усаживался напротив и улыбался так, что все приготовленные в голове Мерлина слова о пунктуальности джентльмена куда-то разбегались, оставляя ему в арсенале только укоризненный взгляд.
Впрочем, Мерлин давно понял, что фантастическую способность Гарри везде опаздывать и везде успевать ему не исправить, оставалось только смириться. Мерлин был бы дураком, жалуйся он на его опоздания.
Мерлин был бы дураком, жалуйся он на свою жизнь.
Очередным поздним сентябрьским вечером дождь лил очень по-лондонски, стирая с тёмных улиц не менее лондонский туман, царивший всю последнюю неделю. Вообще Мерлин не курит – конечно, не курит, – но в этот вечер рядом лежала смятая пустая пачка, прямо на сервированном нетронутом столе, между открытым ноутбуком и снятыми очками наблюдения. Мерлин не курит, но в пепельнице теснилось с десяток окурков, а сигаретный дым завис под потолком, как будто спрятавшийся от дождя туман.
Двадцать лет с первой встречи. Подразумевалось, что они проведут этот вечер вместе – и для этого «подразумевалось» Мерлин работал, не покладая рук, две недели, чтобы всё разгрести, разобрать, вычислить, расписать и освободить им этот один проклятый вечер. Мерлин потратил несколько безвозвратно потерянных часов на покупки и подготовку, потому что агент Галахад был создан для джентльменских приёмов и в совершенстве владел навыками аристократического приёма пищи, но делать эту пищу сам не умел и не считал нужным. Теперь Мерлин сидел перед ноутбуком и курил, потому что пресловутый агент Галахад не появился в назначенные семь часов и не выходил на связь. Агент Галахад не выходил на связь уже пять – грёбаных – часов.
Ничего страшного, просто Гарри решил, что пора заказать себе новый костюм – пуленепробиваемый старый истёрся от пуль.
Или Гарри на улице случайно влюбил в себя проходившую мимо миллионершу и по-джентльменски не посмел отказать пригласившей его на ужин даме.
Или Гарри ввязался в драку, защищая какого-нибудь очередного уличного щенка из неблагоприятных районов, и если нападавших оказалось больше тридцати, он даже могли его задержать.
За Гарри не надо переживать, потому что это Гарри, мать его, Харт, он изначально был рождён в амплуа неубиваемого героя.
Ровно в час ночи Мерлин захлопнул ноутбук и, оставив всё как есть, отравился спать. В два часа двадцать одну минуту в замке повернулся ключ. Поставив мокрый зонт у двери, Гарри Харт прямо в пальто прошёл через гостиную и устало привалился к дверному косяку. Пару минут он молча смотрел сквозь полумрак спальни на голую спину, обнажённые плечи и сложенные под подушкой руки – Мерлин всегда спал на животе, как будто знал самый выигрышный ракурс для наблюдателей. Потом Гарри отошёл от двери, взял со стола бокал и залпом выпил виски, не почувствовав вкуса. Постояв две минуты у окна, Гарри отмер, разделся догола, совсем не по-джентльменски скинул всю одежду на диван, прошёл в спальню и улёгся на противоположный край кровати – не переодевшись, не приняв душ, не расчесав мокрые спутавшиеся волосы, не смыв с себя запахи пороха и крови, даже не стерев с лица грязь. Через девять бессмысленных минут, наполненных механическим тиканьем часов, Мерлин вытащил из-под подушки руку и положил ладонь ему на плечо.
Длинно выдохнув, Гарри подвинулся ближе и повернулся к Мерлину спиной. Тот обхватил его рукой через грудь и прижал к себе, утаскивая под одеяло в тепло и спокойствие. От близости большого горячего тела из Гарри стала медленно уходить дрожь, и он закрыл глаза, пытаясь расслабиться.
На внутренней стороне век Гарри алели безжалостные сполохи и трескалась обуглившаяся кожа.
Сонный голос Мерлина был природно-низким, хрипловатым, тем самым, от которого у Гарри поджимались пальцы ног.
– Ты опоздал.
Тебя трясёт.
Ты странно дышишь.
От тебя пахнет смертью.
– Прости.
Гарри и не думал освобождаться, ему вообще не хотелось двигаться, не хотелось дышать и особенно – жить, но рука прижимала уверенно и сильно, априори не оставляя ему выбора. Гарри с его неприспособленным к спорту телом приходилось каждый день тренироваться до седьмого пота, чтобы держать себя в форме, а Мерлину было достаточно часа на беговой дорожке и ста отжиманий в день.
– Клеркенуэльцы?
– Террористы. Чёртова ИРА, среди бела дня. Там были… дети и… прости, я надеялся, что управлюсь быстрее.
– В новостях ничего не было, – почему-то ночью шотландский акцент был особенно заметен.
– И я этому искренне рад.
Слава богу, ты здесь.
Слава богу, ты жив.
В два сорок три Гарри Харт зарывается лицом в подушку и закусывает ткань, чтобы не заорать, держа тело расслабленным, надеясь, что Мерлин ничего не заметит. В два сорок пять Мерлин нависает над Гарри Хартом, прижимая его руки сбитыми костяшками в матрас, и целует бережно, ласково и совсем некстати. В два пятьдесят два Мерлин вбивает Гарри Харта в кровать без подготовки, смазки и презерватива, трахая его жёстко и грубо, зажимая ладонью рот. Гарри чувствует, как по щекам текут слёзы, и его наконец отпускает.
На следующее утро он просыпается в пустой квартире, ест оставленный завтрак и по традиции опаздывает на общую встречу.
Мерлин редко нравился новичкам.
«У вас ровно восемьдесят минут, чтобы выполнить это задание».
«Вы должны завершить кросс и добраться до финиша меньше чем за семнадцать минут, и попробуйте только взять собаку на руки».
«Даю вам тридцать минут, чтобы снять цель противника, и запомните, главная задача здесь – работа в паре». «Полчаса» для Мерлина всегда были «тридцать минут», час – «шестьдесят», сутки – «двадцать четыре часа». Он не любил панибратство со временем.
С интересом наблюдая за вновь и вновь затапливаемыми новичками уже в статусе ответственного куратора, Мерлин всегда знал, когда действительно пора начинать спускать воду, чтобы не допустить летального исхода. В те редкие случаи, когда кто-то особо одарённый додумывался разбить стекло (таких случаев на памяти Мерлина было всего два), Мерлин не торопился отойти, потому что знал, что им потребуется три, максимум четыре удара, на что будет потрачено шесть, максимум десять секунд. Он спокойно отходил за три секунды до того, как давление воды с грохотом разбивало стекло, и по окончанию испытания мокрыми оказывались лишь подошвы его дорогих ботинок.
Когда Эггзи раскрыл парашют Рокси на высоте сто метров и только каким-то чудом умудрился не сломать ноги при приземлении, Мерлин понял, почему парень так понравился Гарри. Сто метров до земли побили рекорд самого Харта – сто два. Эггзи, как и Гарри, с лёгкостью нарушал законы физики и анатомии, чем неизменно вызывал в Мерлине смешанное с восхищением раздражение. В огромном аквариуме-спальне после идиотского пассажа с дверью Эггзи по всем расчетам должно было хватить дыхания максимум на три удара, но Эггзи плевать было на его расчеты. Это была черта Гарри – рисковать, идти ва-банк и выкручиваться на излёте, выходя из смертельного пике. Мерлин всегда был из тех, кто обеспечивал им надёжное дно и готов был подхватить в случае неудачи, и Мерлина вполне устраивала эта роль, если его нервы окажутся единственными жертвами.
Мерлина вполне устраивала эта роль, если в конечном итоге жизнь упавшего на вираже Гарри окажется именно в его руках – за себя он всегда был спокоен.
– Мерлин, я не успел на рейс, – голос Гарри прозвучал в наушнике привычно вежливо и спокойно, своей тщательно выверенной интонацией давая понять, что в объективности причин опоздания сомневаться не стоит.
– Твою мать, Гарри, – сидящий за столом мониторинга Мерлин закрыл лицо руками. – Тот день, когда ты не опоздаешь на самолёт, я обведу в календаре красным и сделаю своим личным ежегодным праздником. У тебя было два часа на исследования, Гарри. Два долгих, до-олгих часа.
– Я знаю, знаю, прости. Не переживай.
– Ты невозможен.
– Я сяду на другой рейс, я уже в аэропорту.
– Конечно сядешь, куда ты денешься. Рейс сто один, вылет через два часа, высылаю тебе код подтверждения, – пальцы Мерлина летали по клавиатуре. – Теперь у тебя не будет возможности осмотреться заранее, ты едва успеваешь к сроку, если не задержишься ещё где-нибудь.
– В воздухе у меня будет не так много возможностей задержаться.
– Ты себя недооцениваешь.
Гарри хмыкнул, камера очков фиксировала толпу каких-то обнимающихся то ли встречающих, то ли провожающих китайцев.
– Ты помнишь, что они проводят собрания за закрытыми дверьми? – помолчав, спросил Мерлин.
– Друг мой, даже если я вдруг не успею – осмотрюсь вокруг, исследую район, подойду к концу. Не думаю, что я пропущу что-то существенное, в конце концов, там всегда есть окна.
– Постарайся всё-таки успеть, – проворчал Мерлин, болтая ложечкой в кружке с кофе. – Мы понятия не имеем, что там планируется.
– Что ты планируешь делать эти два часа, пока я буду страдать от безделья в зале ожидания?
– У тебя есть предложения?
– Почитаешь мне Капоте?
Усмехнувшись, Мерлин покачал головой. Сердиться на Гарри Харта было совершенно невозможно.
Полный краснолицый человечек в сером пиджаке уже закрывал створки, когда агент Галахад со свойственным ему изяществом подлетел к двери.
– Прошу прощения, сэр. Вы позволите?
– Ну надо же, ты успел, – ехидно прокомментировал Мерлин.
Человечек с подозрением всмотрелся ему в лицо, вжимая голову в плечи.
– Вы новенький?
– Из приезжих, но уже крайне заинтересованных, – улыбнулся Галахад своей лучшей располагающей улыбкой.
Человечек ещё раз окинул взглядом его слишком дорогой костюм, потом коротко кивнул, пропустил внутрь и, оглядевшись по сторонам, запер дверь. Мерлин потёр руки, увеличил яркость трансляции с очков и вывел её на большой экран.
На оставшимся на улице большом табло при входе чернели крупные буквы «АМЕРИКА ОБРЕЧЕНА».
Название: О шпионах и королях
Автор: Йож во фраке
Пейринг: Стюарт Мензис/Георг VI
Рейтинг: R
Размер: 1067 слов
Описание: на заявку "Кроссовер "Игры в имитацию" и "Король говорит" (у фильмов одни временные рамки) - Стюарт Мензис (Марк Стронг)/Георг VI (Колин Фёрт), King and Spymaster."
читать дальшеЕго Величеству принадлежат просторные элитные апартаменты, но эта квартирка забита в глубину тихого и скромного района – середина дома, отдельный вход, самая безопасная из конспиративных точек МИ-6. За окном дрожат черные ветви тополей, посеребренные первым инеем, и утренний мороз пробирается с улицы сквозь холодные стены, хотя старенькая система отопления работает на полную.
Его Величество, как и подобает, пьет чай – дешевый магазинный Эрл Грей с чабрецом, – но на необжитой кухне царствует запах черного, густого, крепкого кофе без сливок и сахара. Остывающая джезва на плите отливает золотистой медью.
Его Величество старательно не курит – но воздух все равно побледнел от терпкого дыма, нескончаемая струйка вьется и поднимается к потолку.
Его Величество стоит у зеркала и придирчиво осматривает шею, хотя по опыту знает, что следов не остается. Утром кожа оказывается чистой и гладкой, даже если в постели кажется, что ее прокусили насквозь, и будь Его Величество проклят, если знает, как он умудряется это делать. Секретные методы допроса, не иначе.
Он сидит на стуле за спиной Его Величества, и Его Величество спиной чувствует его тяжелый, обволакивающий взгляд.
Он может одним взглядом заставить вас признаться во всех смертных грехах или почувствовать себя самым любимым человеком на планете. Если захочет – одновременно.
На часах начало восьмого, но он уже в костюме, он безупречно чист, выбрит и собран, а Его Величество все еще в халате, и прическа у Его Величества – не бей лежачего, не говоря уже про все остальное. Это страшная государственная тайна, но на самом деле Его Величество чрезвычайно ленив, и дай ему волю – пролежал бы в теплой уютной кровати до полудня. Вот только у Его Величества никогда не будет воли делать то, что он хочет, и тем более – заявлять об этом открыто. Вечно-серая страна с ее голубым небом, изумрудными лесами и крошечными красно-кирпичными городками на юге поймала его в ловушку, как в паутину, так что теперь Его Величество выглядывает на улицу через крошечную щелку и не решается раздвинуть занавески.
Радио фонит, портит запись его речи, и ее бы переключить, но последнюю неделю они гоняют этот кусок везде, а выключить и сидеть в тишине сейчас было бы не к месту. Это совсем не похоже на его настоящий голос, – почему-то думает Его Величество, смотря в зеркало на неподвижную фигуру за спиной. Совсем не похоже, как будто ее перезаписали трижды.
Он может по запаху назвать тридцать или сорок сортов табака, черт его знает, а Его Величество сумел запомнить только один, на вечной полупустой пачке белые вытянутые буквы – “Dunhill”.
Он щелкает зажигалкой, закуривая очередную сигарету, и медленно выпускает дым через нос.
У него удивительно тонкие запястья и красивые руки с длинными сильными пальцами. Он может перезарядить пистолет меньше чем за секунду и выбить десять из десяти с тридцати метров. С застежками самого дорогого в стране костюма он справляется чуть дольше, но Его Величество это вполне устраивает. При этом все, что касается его одежды, неприкосновенно даже для Его Величества. Он всегда раздевается и одевается сам, и Его Величество получил бы по рукам, если бы попытался ему помочь – получил бы вопреки всей субординации и чувству глубокой искренней преданности монархии. Небольно, но вполне понятно.
С этими неистребимыми запахами кофе, сигарет и дорогой бумаги, с невидимыми следами на теле, с низкими вибрирующими на согласных интонациями он остается невидимым, но проникает везде, как будто накладывает на все печать постоянного присутствия – я, только я, здесь и сейчас,
везде и всегда.
При встрече во дворце Первый Министр дергает тонкими ноздрями и криво улыбается, но Его Величество предпочитает этого не замечать.
Его Величество женат, но прошлой ночью он без запинок бормотал мужское имя в мокрую от пота подушку, скороговоркой мешая его с матами, пока тяжелое горячее тело вбивало его в кровать. Потом он забыл и само имя, но зачем-то упорно старался выплыть из полубезумного марева утягивающего удовольствия и вспомнить – что-то близкое и родное, что-то на «S», как secret, service, spy, shot
sex
Потом, цепляясь за спинку кровати, Его Величество пытался хотя бы дышать, а ноющие ноги сами разъезжались все шире от резких, глубоких и безжалостных толчков, и да, бедра никто не увидит, на бедрах можно оставлять следы – синяки от стальных захватов и красные полосы царапин.
Он умеет ломать запястья меньше чем за секунду и знает тридцать две парализующих болевых точки на теле у человека,
он ласково обнимает Его Величество за пояс, натягивая на себя
кладет руку Его Величеству на шею сзади, прочно сжимая под ушами большим и безымянным
и в пару метких движений напрочь лишает Его Величество чувства личности, превращая просто в дрожащее податливое тело.
Лежа в кровати обессиленным мертвым грузом под мускулистой рукой, Его Величество готов поклясться, что «la petite mort» в его конкретном случае – не преувеличение.
Он так же заботлив, как и безжалостен – целует, словно препарирует, и смотрит так, как будто с любовью прикалывает любимую бабочку к бархату. Он безукоризненно вежлив. Он всегда соблюдает церемониал, и только у него это получается красиво и естественно. Он никогда не трогает Его Величество при свете дня сам, только с разрешения («С разрешения», – повторяет про себя Его Величество, хотя это больше похоже на просьбу).
Он неизменно обращается к нему – «Ваше Величество», не подобострастно, не заигрывая, просто и открыто («По-собственнически» – добавил бы Его Величество, если бы это не было настолько нелепо).
Он шепчет ему «Ваше Величество», кончая в него, и еще сутки после этого Его Величество заикается сильнее обычного и старается лишний раз не раскрывать рот.
Докурив сигарету, он аккуратно тушит ее в пепельнице, встает и поправляет безукоризненный воротничок.
– Ваше Величество?
– Ч-через десять минут, – вздохнув, Его Величество стаскивает со стула полотенце и закидывает его на плечо. – Пусть подъезжает.
– Пятнадцать, – уточняет он, поворачивая к себе запястье с часами. – Вода еще не нагрелась.
Наверно, его стоило бы бояться, потому что Его Величество может выучить наизусть всю его биографию – и не стать ни на дюйм ближе к пониманию его самого. Но это не особо волнует Его Величество. Они оба не имеют права на чувства, но Его Величество знает, что он поворачивается к нему спиной легко и не задумываясь, не выбирает безопасные места в помещении и не сжимает кулаки, инстинктивно напрягая мускулы рук.
Его Величество знает, что он носит с собой его маленький портрет в портмоне – пусть в этом нет ничего предосудительного для верного подданного Его Величество, а в его верности сомневаться не приходится никому.
Его Величество знает, что может пойти на поводу у глупой сентиментальности и коснуться его щеки – тогда он бережно перехватит руку и поднесет ладонь к губам, не отрывая от него гипнотического взгляда, и Его Величество улыбнется против своей воли.
Морщась от боли, Его Величество идет в душ, а он смотрит ему вслед взглядом человека, слишком долго бывшего профессионалом, чтобы признать право на существование слова «любовь».


@темы: творчество своё, Coffee Strong, Геронтофилия и зонтики
какие они вхарактерные, какие настоящие как идеально подходят друг другу
спасибо
про второй и говорить нечего
он выжег мне сердце
второй текст- это ваще
Одна из первых вещей, что я прочитала по этому пейрингу. И сразу сгорела.
А можно я к себе утащу?..
Бродяга69, а почему второй грустный?.. В смысле, это же плачущие смайлы? Во втором тексте просто как раз все хорошо, в отличие от первого, над чем ты плакаешь, не плакай, они любят друг друга)) и еще живы ПОКА ЧТО.
.Eiric., если верить тебе, у меня по всему дневнику лежит твой сгоревший прах
Just_Speranza, конечно)) Спасибо большое. Мне просто тогда очень надо было что-то написать про Мерлина и Гарри, а так как у меня с сюжетами всегда проблемы, я пошла на фест.
и дайте уже порыдать, я только что игру в имитацию посмотрел!мне тоже нужны "сказки дядюшки Мерлина!!!"
дневник пора переименовывать, не правда ли?
boys_best_friend, Чёртова Сова, спасибо)
SHERLOCK_RDJ, я сама внезапность.
Хотя меня и там, и там пронзали)))
текст меня так переломал, что я, по-моему, даже отзыв не оставила, из головы тогда все начисто вымело == концовка, конечно, чудовищная.
даже если знаешь, что вроде как сиквел и уползание. но. но.представляю, как Мерлину бы постфактум хотелось, чтобы Гарри снова опоздал.очень люблю, как ты про них пишешь, сколько всегда всего намешивается - от ангста до какого-то особенного бытового уюта. и, кажется, не в последнюю очередь благодаря твоим текстам Мерлин/Гарри прочно занимает место моего отп %)
Спасибо большое.
Я рада чесать отп :3
какое подходящее слово - "отчаянная". чот аж морозом по шкуре продрало, когда задумываешься. ==
а еще я задумалась над твоим ангст и уют под лозунгом "мы в любой день можем умереть" , потом подумала про свой хэдканонный мормор и заплакала х____х другой антураж, но в моей голове девиз соблюдается на все сто. бля.))
спасибо еще раз за текст, не знаю, зачем я его перечитала повторно с утра пораньше, ангсту только так нагнала хд но он, конечно, потрясающий.
есть арты, хотя их уже не видел разве что слепой)
Uilenspiegel, видел, да, там такой Мерлин странный)) но Гарри очень хорош.
он просто разорвал меня в клочья. я не могу найти слов, чтобы выразить то, как мне нравится -- как мне близки -- как я обожаю -- да что же такое, говорю же, нет слов -- как я вижу их, да, они такие настоящие, как у Вас (тебя? можно на "ты"? пожалуйстапожалуйстапожалуйста) как у тебя так получается? каждый по отдельности являют собой законченный образ, в реальности существующих людей, но вместе оказываются крышесносным тандемом, идеально дополняющим друг друга. выигрышные ракурсы. Капоте. оставленные завтраки. потирание рук. жесты. все эти мелкие детали, что делают персонажей живыми.
Мерлин и его чувство времени. Гарри и его отсутствие чувства времени. (хотя на самом деле Гарри, мне кажется, не опаздывает -- он успевает всегда и везде, его внутренние часы работают не по гринвичу, а по реальному положению дел). ибо Это была черта Гарри – рисковать, идти ва-банк и выкручиваться на излёте, выходя из смертельного пике.
он всегда выходит из этого пике. почти всегда.
Оно родилось вместе с ним и являлось неотъемлемой чертой характера всю его сознательную жизнь.
На его методы не жаловался только Гарри Харт. Гарри Харт был из тех немногих, кто доверял ему полностью и беспрекословно.
ЭТО ТАК ПРАВИЛЬНО. и как ему противопоставляется Гарри:
Даже врачи ещё ни разу не предсказали время, которое потребуется ему для восстановления после травм – Гарри каждый раз просыпался раньше или позже, и сигнал с прикроватной кнопки снова и снова застигал Мерлина врасплох.
Тебя трясёт. Ты странно дышишь. От тебя пахнет смертью. / Слава богу, ты здесь. Слава богу, ты жив.
черт, каждое слово. все эти хэдканоны. как это написано. хочется исписать стены всеми этими словами и жить в них. ;D
ну и последние словечки -- «АМЕРИКА ОБРЕЧЕНА» -- КОГДА Я ПОНЯЛ, КУДА ПОЧТИ ОПОЗДАЛ ГАРРИ -- исусе, ЗАЧЕМ ТАК, это так больно, хотя иначе никак и не получилось бы, наверное.
СПАСИБО. перечитал его, наверное, с десяток раз, прежде чем сумел сформировать все свои ЧУВСТВА в хоть сколько-нибудь внятное вербальное оформление. очень сильно.
по поводу второго текста я плакал и истерил еще из под анона на фесте, каюсь ;D но не могу не повторить еще раз: ПРЕКРАСНО. то, как ты их называешь -- "Его Величество" и просто "Он" -- очень метко. какая рейтинговая сцена -- в пару метких фраз превратила и меня заодно в дрожащее податливое тело. в такое небольшое количество слов вместить всю суть их взаимоотношений. потрясающе.
спасибо тебе огромное.
это было невероятно.
ИДИ ЖЕ СЮДА ДАВАЙ ОБНИМАТЬСЯ ЧЕЛОВЕК КОНЕЧНО НА "ТЫ" КУДА УГОДНО КАК УГОДНО
Вот так приходит в комменты человек, на которого ты в ленте вздыхаешь, и всё, Йож сломался, несите другого.
как у тебя так получается? каждый по отдельности являют собой законченный образ, в реальности существующих людей, но вместе оказываются крышесносным тандемом, идеально дополняющим друг друга
Я процентов 80 страдания над фиком провожу в попытках сделать персонажей живыми по мелочам, и когда это получается - я самый счастливый папуас, потому что мишн экомплишд, хеееей.
Спасибо огромное, это очень, очень важно.
хотя на самом деле Гарри, мне кажется, не опаздывает -- он успевает всегда и везде, его внутренние часы работают не по гринвичу, а по реальному положению дел
А ведь и да. А ведь и правда. Гарри просто чувствует своевременность лучше, чем само время.
все эти хэдканоны. как это написано. хочется исписать стены всеми этими словами и жить в них
то, как ты их называешь -- "Его Величество" и просто "Он" -- очень метко
Запихнуть все кинки в один фик!
СПАСИБО
Я неприлично счастлив.
Вот так приходит в комменты человек, на которого ты в ленте вздыхаешь, и всё, Йож сломался, несите другого.
вот так отвечает тебе на твой невнятный эмоциональный коммент человек, на которого тебя крашит, и все, тайлер сломался, несите нового ;D надо почаще друг друга ломать!
Гарри просто чувствует своевременность лучше, чем само время.
ДА. отлично сказано. именно так. аргх. просто одно большое да.
перфекшн
читаю ваши тексты до работы, после работы, а во время работы просто помню что они есть. -_-
Спасибо большое) Я рада, что доставляю эмоции словами.